Приятель потряс головой, сочинил не вполне понятную Воронцову картинку: открытая на середине огромная книга, ее как будто читает полосатый кот…

«Предлагаешь воспользоваться твоими способностями? — довольно быстро догадался Захар. — Просишь меня открыться…, сам что–то прочитаешь, да?»

Приятель прямо глядел в глаза человека–друга, вероятно просил ему довериться.

«А у меня есть выбор? — грустно усмехнулся Воронцов. — Если надо, если это поможет найти Диану, читай меня, сколько влезет. — Поглядел на Приятеля, кот сидел преисполненный такой значительности и где–то даже пафоса, что было бы смешно, если б не было так грустно. — Уверен, что получится, Приятель? Что для этого нужно?»

Кот встал и, презрев широкие промежутки в деревянной оплетке балюстрады, важно, как настоящий посетитель пошел на выход.

Воронцов бросил на столик несколько смятых купюр и заспешил за ним.

«Чудные, — убирая в кармашек фартука щедрые чаевые, загрустила официантка Зина. — Пришел, заказал в меню не глядя, отстегнул с довеском… Наверное, дебильный. — Приглушила разочарование. — А нам таких не надо…»

— Да иду уже я, иду!! Чего разгалделись, черти окаянные?!

Захар повернул за Приятелем на пустынную аллею, кот обогнул останки скульптурной композиции «Советская семья на отдыхе» из гипса, запрыгнул на замусоренную шелухой от семечек лавочку. Призывно поглядел на Воронцова.

Захар смахнул с деревянных реек скамейки мусор, сел рядом, сцепил в замок пальцы, свешенных между бедер рук — уставился в неприглядную темень парка.

«Можешь начинать, — сказал коту. — Я расслаблен и открыт».

Приятель пробрался под локтем Захара, забрался на его колени и, потеревшись мордой о подбородок Воронцова, начал к о л д о в а т ь. Оплетать сознание Захара какими–то колдовскими раскрепощающими волнами, поглаживать, утихомиривать взлохмаченные нервы, изгонять невольно задержавшееся в человеке недоверие… Урчал негромко, умиротворяюще.

Захар пытался отринуть внешние ощущения, сосредоточится на одобрительных посылах друга–зверя, старался на самом деле почувствовать себя огромной, открытой настежь книгой…

Не получалось! Кота как будто не допускала до «чтения» некая тугая и плотная преграда внутри Захара!

Воронцов занервничал, забыв о правилах медитации — напрягся, с силой прижал к себе кота!

ПОШЛО. Земные правила раскрепощения сознания не работали на уровне кота–пришельца. Как только Воронцов прижал к себе Приятеля плотно–плотно, так сразу ощутил его н е з д е ш н о с т ь! Чужеродность. Поймал пугающе и н ы е образы, всецело объединился со зверем, не принадлежавшим э т о й реальности…

В мозговых извилинах заворочались какие–то безусловно о б щ и е воспоминания, всплыла картинка доисторического… побоища… ристалища… рыцарского турнира! Да! Воронцов почувствовал себя одновременно и конем, и зрителем, и седоком!! Трибуна. Под полосатым навесом балдахина особы королевской крови, рев толпы, зычная труба глашатого возвещает о начале поединка… На Захара понесся, закованный в броню соперник!..

Ощущение присутствия на поединке было столь объемным и полным — в абсолютно человеческих красках! — что Воронцов, увидев «приближающийся» к его груди наконечник копья, невольно вскрикнул и разжал руки!

Оглушительный рев толпы замолк, как будто выключили телевизор.

— Что это было? — В горле пересохло, голос звучал натужно и хрипло. Захар снова был в неосвещенном парке, на скамейке окруженной смутными пятнышками семечковой шелухи.