Он указал на свои короткие рога.

– Я замечаю тебя. Лиам и Гэвин замечают тебя. Таджи и Гуннар замечают тебя.

– Я знаю, что это так. Вы моя заноза в заднице, но я научился с вами справляться. Но я хочу, чтобы меня видели. – Он посмотрел на меня, и в его глазах была боль. – Я не хочу чувствовать себя… невидимкой.

Я взяла его за руку и сжала, и какое то время мы просто смотрели друг на друга. Затем он убрал руку и протер её о штаны.

– Человеческие руки всегда влажные и потные, – сказал он и тайком вытер слезу.

Мне пришлось отвести взгляд, чтобы не разрыдаться.

– Люди обычно влажные и потные. Это одно из самых грубых наших качеств.

– Ты сама это сказала. – Он прочистил горло. – И нет причин волноваться. Потому что я для тебя кое что сделал.

Он полез в нижний карман своих подвернутых брюк карго, вытащил небольшую пластиковую коробочку и протянул ее мне.

Это было детское радио из красно белого пластика с маленькой антенной на одном конце. На самом деле белый цвет не был белым уже много лет, а в пластиковых канавках уже несколько лет была грязь. Выключатель, тюнер, колесо регулировки громкости. И почему то мультяшное изображение желтой утки, тянущей телегу.

– Я не знаю, зачем пеликану повозка, – сказал он.

– Утке, – поправила я и была почти уверена, что он точно знал, что это за птица. – Оно работает?

– Конечно, еще как работает, черт его возьми. Думаешь, я новичок? Любитель? Я знаю, что делаю. Но это не радио.

Я посмотрела на него, потом на коробочку.

– Я не понимаю.

– Это своего рода способ поздороваться.

Он махнул рукой, а когда я вернула радио ему, щелкнул выключатель большим пальцем. Из динамика послышался глухой мягкий стук, но достаточно различимый. Быстрая пульсация.

Бп бп. Бп бп. Бп бп.

– Что это?

– Это я, – ответил он, и я посмотрела на него. – Мое сердцебиение, – произнес он. – Я знаю, что для людей это имеет большое значение. Тебе понравится такая связь.

Когда я посмотрела на него, у меня навернулись слезы.

– Оно будет работать, даже когда Завеса закроется?

– Пока я жив, оно будет работать. И я, наверное, буду жив вечно, так что… – он приподнял плечо и откашлялся. – Я буду скучать по тебе, Рыжуля.

– Я тоже буду скучать по тебе, Моз.

Я наклонилась и обняла его, его руки, сомкнувшиеся на моих, напряглись, чтобы усилить объятие.

– Почему ты пахнешь солеными огурцами? – спросила я, когда отступила его.

– Рассол полезен для кожи.

– Сомневаюсь, что это правда.

Он прищурился.

– Ты просто пытаешься меня разозлить, чтобы не разрыдаться.

– Ты поймал меня, – сказала я и отпустила его.

И мы молча сидели на скамейке и смотрели, как оживает мир.

* * *

Тридцать минут спустя, когда автобусы уже заждались, а Пара начали подниматься на борт, Лиам обнаружил, что я все еще сижу на скамейке и все еще растеряна.

– Ты в порядке?

Я пожала плечами.

– Он придурок. И ему нравится самая отвратительная еда. Но он часть семьи.

– Да. Но я рад, что он может вернуться домой.

– Да уж.

Мозес сделал первый шаг, оглянулся через толпу, ища нас.