— Эй, Озерэ, — приступает к нему Туссен, — я в этом году задумала развести тюльпаны, заказала луковиц на сто квадратных метров, когда их надо сажать в грунт?

— Да зачем тебе сажать: одна вода для поливки обойдется в копеечку, уж луку-то купила бы сколько надо на рынке, — ворчит Альфонс. Они с Туссен знакомы шесть десятков лет, и на «вы» он с ней только в магазине.

Дружески похлопав его по плечу, Туссен уточняет, что говорила о тюльпанах, журит за рассеянность и без всякого перехода сообщает, что он мог бы составить счастье какой-нибудь женщины.

— Мне и так неплохо, — отвечает Альфонс.

Тон у него непривычно хмурый. Скорее всего его расстроил Люсьен. Он, наверное, уже видел, как сидит рядом с мальчуганом за столиком, вопрошает горчичный стаканчик и покрывает своим ровным почерком прилежного ученика листок за листком, записывая мои щедрые откровения об ангелах небесных, о моей маме, Ламартине и Жюли Шарль.

— В одиночку вертеть стакан не получается, — вслух жалуется он.

— А о женитьбе ты не думал? — гнет свое Туссен. Альфонс пожимает плечами.

— Где ты найдешь такую женщину, которая была бы изящна, как тюльпан, и с дырявыми легкими, но которой хватило бы на мой век, чтобы не сидеть тоскливо на скамейке, откуда мы когда-то любовались озером вдвоем? Любовь — дело такое! Но не буду тебе докучать, это не по твоей части, — добавил он, смягчаясь.

— Знаешь, — говорит Туссен, потупясь на кончики своих «луноходов», — я ведь уже не девушка.

— Прости, — смущенно отводит глаза Альфонс.

— Да ты тут ни при чем, — с затаенным сожалением вздыхает Туссен. Он снова осторожно смотрит ей в лицо.

— Ладно. — Она хлопает в ладоши у него перед носом, возвращая разговор в нужное русло. — Что сделано, то сделано, а что нет, то нет. Буду говорить прямо, не люблю ходить вокруг да около — ты ведь меня знаешь.

— Ну да, — подняв бровь, хмыкает Альфонс.

— Так вот, хочешь жениться на молодой Дюмонсель?

— На ком? — ужасается он. — На Мари-Па?

— Она мечтает иметь ребенка, в ее возрасте это нормально, но ее замкнуло на образе отца, поэтому ей нравятся только пожилые мужчины. Так вперед! Я знаю, что она от тебя без ума.

— Да на что она мне? — отпирается Альфонс. — И потом, она ведь не страдает легкими.

— Ну, за этим дело не станет — она столько курит! Ну же, Альфонс! Решайся! Ты отлично воспитал четверых чужих детей, и что это тебе дало? Только неблагодарность и унижения. И эти Лормо продолжают бессовестно тебя эксплуатировать.

— Неправда! — возмутился Альфонс.

— Для тебя, конечно, это благо, потому что ты один-одинешенек. Но надо же шевелиться! Ты красивый, еще полный сил мужчина. И я знаю, как тебе хочется стать отцом.

— В моем-то возрасте? — обороняется он.

— Такое бывало. Подумай: прелестный малыш, твой и ничей больше, такой же забавный, каким был маленький Жак, то-то была бы радость на старости лет, а?

— Нет, — говорит Альфонс, протирая последний лист, — брось ты эти затеи, Тереза! От твоих забот чувствуешь себя как на больничной койке. И вообще, даже если допустить, что это возможно: Мари-Па, ребенок от нее и все прочее… как ты себе представляешь, я буду изо дня в день выносить такую свекровушку? Не для того я, благодаря поэзии, дожил до своих лет, чтобы под конец увязнуть в человеческой глупости.