Конан согнулся еще больше, и мерцающее лезвие разрезало воздух над его головой. Соперник ударился ногами об пол, потерял равновесие и упал вперед, прямо на нож, который оказался в руках Конана. Из уст воина, который почувствовал вонзившийся в свое тело клинок, раздался приглушенный визг, и забившийся в смертельных конвульсиях гигант потянул Конана за собой на землю.

Избавляясь от ослабляющейся хватки, Конан встал, весь обрызганный кровью жертвы, с кровавым ножом в руке. Ахеб вскочил с хриплым криком, пошатываясь, а его лицо позеленело от боли. Конан зарычал как волк и бросился к нему с убийственной яростью. Но вид ножа капающего кровью и дикой маски, в которую превратилось лицо Конана, отрезвил и перепугал гирканца. С воплем тот бросился к двери и, пробегая, выбил факел из держателя. Факел упал на пол, заискрил и погас, скрывая помещение в темноте. Ослепленный, Конан врезался в стену.

Когда варвар сориентировался, и нашел дверь, в комнате уже никого не было, кроме него самого, одного мертвого мантталусца и двух других, лежащих без сознания.

Выбравшись наружу, северянин оказался на узкой улице. В небе уже гасли звезды, и приближался рассвет. Здание, из которого воин вышел, находилось в плачевном состоянии и, конечно же, было заброшенным. В глубине улицы киммериец увидел дом Амлаффа, его не забрали далеко. По-видимому, похитители не предвидели никаких препятствий. Конан задался вопросом, каково было участие Сидрика в этом заговоре. Ему не нравилась мысль о том, что молодой человек предал его. В любом случае, киммериец должен был вернуться в дом Амлаффа, чтобы забрать сверток, спрятанный в стене. Он пошел вглубь улицы; теперь, когда огонь сражения погас в его жилах, горец чувствовал головокружение от удара, лишившего его сознания. На улице никого не было. На самом деле, она выглядела более похожей на закоулок позади строений.

Подойдя к дому, северянин увидел кого-то, бегущего к нему. Это был Сидрик, который бросился в сторону Конана с подлинным облегчением.

— О, брат мой! — воскликнул он. — Что случилось? Я нашел твою комнату пустой минуту назад, и кровь на твоей постели. Ты в порядке? Нет, у тебя же порез на голове!

Конан объяснил в нескольких словах, что случилось, не говоря, однако, ничего о бумагах. Пусть Сидрик считает, что Ахеб был его личным врагом, искавшим возможности для мести. Он доверял молодому человеку сейчас, но не было никаких причин, чтобы раскрывать правду о пакете.

Лицо Сидрика побелело от ярости.

— Какой позор для моего дома! — воскликнул он. — Прошлой ночью Ахеб, этот пес, принес моему отцу в дар большой кувшин вина, которое мы все пили, кроме тебя, потому что ты уже спал. Теперь я знаю, что оно был отравленным. Мы все проспали, как собаки. Ты наш гость, так что прошлой ночью я разместил своих людей у всех внутренних дверей, но все они заснули, потому что выпили отравленное вино. Несколько минут назад, когда я искал тебя, то обнаружил слугу, который должен был охранять двери, ведущие к концу коридора, прямо к твоей комнате. Они перерезали ему горло. И было не трудно для них подкрасться по коридору и войти к тебе, в то время как все мы спали.

После возвращения домой Сидрик отправился за свежими одеждами, а Конан достал пакет из стены и спрятал его в пояс. В течение следующих нескольких часов он предпочитал хранить его с собой.

Сидрик вернулся со штанами, сандалиями и туникой, которые носили жители Мантталуса, и когда Конан надевал их, парень оценивающе смотрел на бронзовый, мускулистый торс киммерийца, без капли ненужного жира.

Едва Конан закончил одеваться, как снаружи донеслись голоса, а в зале раздались тяжелые шаги, затем, при входе в комнату появилась группа высоких светловолосых воинов с мечами по бокам.