Гнев Конан действовал на них, словно вылитая в лицо ледяная вода, болезненно погасив опьяненные кровью нервы. Крики и убийственные взмахи беспощадных мечей раздавались между палатками в уже опускавшихся сумерках, но Конана это не заботило. Он не мог спасти никого в разоренном лагере, где воющие воины разрывали палатки, переворачивали повозки и поджигали огонь в сотнях мест.

Все больше и больше людей с пылающими глаза и измазанными кровью мечами подъезжало к реке, останавливаясь внезапно при виде стоящего на их пути Конан. И не было ни одного воина среди них, кто выглядел бы хоть вполовину так страшно, каким в этот момент казался киммериец.

Его глаза потемнели как угли, что горят под котлами в преисподней, а изо рта доносилось рычание.

Ярость не была наигранной. Маска цивилизованности спала, обнажив чистую первобытную дикость его души. Ошеломленные уркманы, все еще опьяненные своей кровавой страстью, осадили своих коней и, смущенные его видом, отодвинулись.

— Кто отдал приказ атаковать! — закричал Конан, его голос был похож на звонкий удар меча.

Он дрожал от ярости. Варвар был охвачен ослепительным пламенем гнева и смерти, которого не вынесет никто. В данный момент, он был таким же диким и по звериному безжалостным, словно самый дикий из варваров, обитающих в этой суровой стране.

— Гезун! — прокричало много голосов, и люди указали на хмурого воина. — Он сказал, что ты пошел вперед, чтобы выдать нас иргизам, и что мы должны ударить, прежде чем они смогут собратья и окружить нас. Мы верили ему, пока не увидели, как ты съезжаешь с горы.

С глухим ревом атакующей пантеры Конан бросился, как тавихрь, в сторону Гезуна и полоснул его мечом.

Прежде чем Гезуну удалось осознать опасность, он вылетел из седла мертвым, с разрубленным черепом.

Конан повернулся к остальным, которые отступили от него, столпившись вместе от страха.

— Собаки! Шакалы! Безносые обезьяны! Выродки! — северянин стегал их словами, которые жгли, как укусы скорпионов. — Сыновья бродячих дворняжек!

Разве я не говорил вам оставаться в укрытии? Или для вас мои слова стоят ровно столько же, сколько порыв ветра, или столько же, сколько листок, который может быть сдут дыханием такого пса, как Гезун? Вы пролили невинную кровь, и вся эта страна теперь будет преследовать нас, как шакалов. Где ваша добыча? Где золото, которым были загружены все повозки?

— Золота не было, — сказал один из воинов, вытирая кровь с лезвия.

Уркманы отшатнулись перед жестоко пренебрежительным, гневным, насмешливым хохотом Конана.

— Собаки, копающиеся в кучах навоза! Я должен оставить вас здесь, чтобы вы подохли!

— Давайте убьем его! — закричал какой-то воин. — Разве мы не более достойны, чем этот киммериец? Давайте убьем его и вернемся туда, откуда пришли. В этой пустынной стране нет никакого богатства.

Данное предложение не встретили аплодисментами. Ни у одного из них не было в колчане стрел, а некоторые даже отбросили луки в пылу боя. Все видели, что колчан на спине Конана был полон. Никто также не желал оказаться в пределах досягаемости его окровавленного меча, который, казалось, жил своей собственной жизнью в правой руке варвара.

Конан увидел их нерешительность и начал с них. Он не спорил, ни убеждал, как, вероятно, сделал бы кто-то другой. Если бы северянин сделал это, они убили бы его. Он сломил их сопротивление своими оскорблениями, ложью и убедительными угрозами, поскольку сознательно выбирал каждое слово, которое бросал в них. Они послушали его, потому что были волчьей стаей, и киммериец оказался одним из их наиболее опасных волков.