– Ты отрицаешь обвинения?

– Я умею читать, Вершитель. – Голова Чарла неожиданно поднялась рывком, и он с отчаянием взглянул на Вершителя. – И ясно видел в Книге слова, противоречащие друг другу. Я указывал на эти противоречия. Это неоспоримый факт. Я никого не обманывал, не сказал и слова неправды, не призывал к отказу от Книги. Я только указывал на противоречия, вот и все.

– Сет‑иглодел, можешь говорить.

Охранники с облегчением освободили рот Сета: тот умудрился несколько раз укусить зажимавшую его рот ладонь. Сет немедленно принялся кричать:

– Я не имею ни малейшего отношения к этим проходимцам! Я – жертва слухов и зависти. Соседи завидуют моему искусству. Я продавал иглы плетельщику, верно! Ну и что? Все обвинения против меня – ложь! Ложь!

Хонат в ярости вскочил, потом опустился на место, подавив рвущиеся наружу слова. Какое это теперь имеет значение? Почему он должен свидетельствовать против этого юноши? Остальным это не поможет, и если Сет надеется, что ложь ему позволит избежать Ада, что ж, пусть попробует…

Вершитель посмотрел на Сета с тем же выражением гневного недоверия, с каким он недавно смотрел на Хоната.

– А кто вырезал еретические слова на дереве возле дома Хоси‑законодателя? – поинтересовался он. – Там поработали острые иглы, и есть свидетели, говорящие, что твои руки помогали этим иглам.

– Новая ложь!

– Мы, нашли иглы, которыми сделаны надписи, в твоем доме, Сет.

– Это не мои… мне их подбросили. Освободите меня!

– Тебя освободят, – холодно пообещал Вершитель, и не было сомнений в том, что он имел в виду. Сет забился в истерике. Жесткая рука охранника немедленно закрыла его рот.

– Матилд‑разведчица, мы слушаем твое обращение к суду.

Молодая женщина медленно поднялась. Мех на ее боку уже почти высох, но она еще заметно дрожала.

– Вершитель, – начала она. – Я видела то, что показывал мне Чарл‑чтец. Я сомневалась, но Хонат укрепил меня в том, что я видела. Я не вижу вреда в том, чему он учит. Его слова не сеют сомнения, а наоборот, снимают их. Я не вижу здесь ничего дурного и не могу понять, почему это считается преступлением.

Хонат с изумлением и восхищением посмотрел на нее. Вершитель ронял слова, как камни:

– Мне жаль тебя, но невежество не умоляет вины. И все же мы будем милосердны: если вы отречетесь от ереси, поклянетесь, что Книга истинна от первой и до последней страницы, мы всего лишь изгоним вас из племени.

– Отрекаюсь! – завопил Сет. – Я эту ересь никогда не разделял. Это ложь! Я верю в Книгу! Только в Книгу, в каждое ее слово!

– А ты, Иглодел, – с отвращением сказал Вершитель, – лгал до сих пор, следовательно, лжешь и теперь. На тебя наша милость не простирается.

– Проклятая гнилая гусеница! Чтоб тебя… умгг…

– Плетельщик, твой ответ?

– Нет! – с каменной твердостью ответил Хонат. – Я говорю правду. И не отрекусь от нее.

Вершитель посмотрел на остальных троих.

– Подумайте как следует. Разделяющий ересь разделит и наказание. Оно не будет смягчено только потому, что это не вы ее придумали.

Последовало долгое молчание.

Хонат с трудом сглотнул. Он понял, что эти трое не проронят ни слова и что они сохраняли бы молчание, даже не имея перед глазами примера Сета. Теперь, когда храбрость и вера оставили его, Хонат сомневался, смог бы он на их месте поступить так же.

– Тогда, – после недолгого раздумья сказал Вершитель, – вы все приговариваетесь к тысяче дней в Аду.

Из‑за пределов арены, где незаметно для Хоната собралась большая толпа, донесся вопль изумления: такого долгого срока история племени еще не знала.