Изменить размер шрифта - +

Фокусник,  которого  на  Рождестве  пригласили  его   родители,
каким-то  образом  слил  в  себе  на  время  Фогга  и Холмса, и
странное наслаждение, испытанное им в тот день, сгладило все то
неприятное, что сопровождало  выступление  фокусника.  Так  как
просьбы,  осторожные,  редкие  просьбы, "позвать твоих школьных
друзей", не привели ни к чему, Лужин  старший,  уверенный,  что
это  будет  и  весело,  и  полезно,  обратился к двум знакомым,
сыновья которых учились в той же школе, а кроме того, пригласил
детей дальнего родственника, двух  тихих,  рыхлых  мальчиков  и
бледную  девочку  с  толстой  черной  косой.  Все  приглашенные
мальчики были в матросских костюмах и пахли помадой. В двух  из
них  маленький  Лужин  с  ужасом  узнал  Берсенева  и Розена из
третьего класса, которые в школе были одеты  неряшливо  и  вели
себя  бурно.  "Ну  вот,--  радостно сказал Лужин старший, держа
сына за плечо (плечо медленно  уходило  из-под  его  ладони).--
Теперь вас оставят одних,-- познакомьтесь, поиграйте,-- а потом
позовут,  будет  сюрприз".  Через  полчаса он пошел их звать. В
комнате было молчание. Девочка сидела в углу  и  перелистывала,
ища  картин,  приложение  к  "Ниве". Берсенев и Розен сидели на
диване, со сконфуженными лицами, очень красные и  напомаженные.
Рыхлые   племянники   бродили   по   комнате,  без  любопытства
рассматривая английские гравюры на стенах, глобус, белку, давно
разбитый педометр, валявшийся  на  столе.  Сам  Лужин,  тоже  в
матроске,  с  белой  тесемкой  и  свистком  на  груди, сидел на
венском  стуле  у  окна  и  смотрел  исподлобья,  грызя  ноготь
большого  пальца.  Но  фокусник  все  искупил, и даже, когда на
следующий день Берсенев и Розен, уже настоящие, отвратительные,
подошли к нему в школьном  зале,  низко  поклонились,  а  потом
грубо расхохотались и в обнимку, шатаясь, быстро отошли,-- даже
и  тогда  эта  насмешка  не  могла  нарушить очарование. По его
хмурой просьбе,-- что бы он ни говорил  теперь,  брови  у  него
мучительно  сходились,--  мать  привезла ему из Гостиного Двора
большой ящик, выкрашенный под красное дерево, и учебник  чудес,
на обложке которого был господин с медалями на фраке, поднявший
за  уши кролика. В ящике были шкатулки с двойным дном, палочка,
обклеенная звездистой бумагой, колода грубых карт, где фигурные
были наполовину короли и валеты, а наполовину овцы в  мундирах,
складной  цилиндр  с отделениями, веревочка с двумя деревянными
штучками на концах,  назначение  которых  было  неясно...  И  в
кокетливых конвертиках были порошки, окрашивающие воду в синий,
красный, зеленый цвет. Гораздо занимательнее оказалась книга, и
Лужин  без труда выучил несколько карточных фокусов, которые он
часами показывал самому себе, стоя перед зеркалом.  Он  находил
загадочное  удовольствие, неясное обещание каких-то других, еще
неведомых наслаждений, в том, как  хитро  и  точно  складывался
фокус,  но  все  же  недоставало  чего-то,  он  не  мог уловить
некоторую тайну,  в  которой  вероятно  был  искушен  фокусник,
хватавший  из  воздуха рубль или вынимавший задуманную публикой
семерку треф из уха смущенного Розена.
Быстрый переход