Сын не шевельнулся. Она, пуча губы, чтобы отлепилась вуалетка
ото рта,-- постоянное движение, почти тик,-- посмотрела на
мужа, молча прося содействия. Он тоже был в плаще-лодене, руки
в плотных перчатках лежали на клетчатом пледе, который полого
спускался и, образовав долину, чуть-чуть поднимался опять, до
поясницы маленького Лужина. "Лужин,-- сказал он с деланной
веселостью,-- а, Лужин?"-- и под пледом мягко толкнул сына на
ногой. Лужин подобрал коленки. Вот крыши изб, густо поросшие
ярким мхом, вот знакомый старый столб с полустертой надписью
(название деревни и число душ), вот журавль, ведро, черная
грязь, белоногая баба. За деревней поехали шагом в гору, и
сзади, внизу, появилась вторая коляска, где тесно сидели
француженка и экономка, ненавидевшие друг дружку. Кучер
чмокнул, лошади опять пустились рысью. Над жнивьем по
бесцветному небу медленно летела ворона.
Станция находилась в двух верстах от усадьбы, там, где
дорога, гулко и гладко пройдя сквозь еловый бор, пересекала
петербургское шоссе и текла дальше, через рельсы, под шлагбаум,
в неизвестность. "Если хочешь, пусти марионеток",-- льстиво
сказал Лужин старший, когда сын выпрыгнул из коляски и
уставился в землю, поводя шеей, которую щипала шерсть лодена.
Сын молча взял протянутый гривенник. Из второй коляски грузно
выползали француженка и экономка, одна вправо, другая влево.
Отец снимал перчатки. Мать, оттягивая вуаль, следила за
грудастым носильщиком, забиравшим пледы. Прошел ветер, поднял
гривы лошадей, надул малиновые рукава кучера.
Оказавшись один на платформе, Лужин пошел к стеклянному
ящику, где пять куколок с голыми висячими ножками ждали, чтобы
ожить и завертеться, толчка монеты; но это ожидание было
сегодня напрасно, так как автомат оказался испорченным, и
гривенник пропал даром. Лужин подождал, потом отвернулся и
подошел к краю платформы. Справа, на огромном тюке, сидела
девочка и, подперев ладонью локоть, ела зеленое яблоко. Слева
стоял человек в крагах, со стеком в руках, и глядел вдаль, на
опушку леса, из-за которого через несколько минут появится
предвестник поезда -- белый дымок. Спереди, по ту сторону
рельс, около бесколесного желтого вагона второго класса,
вросшего в землю и превращенного в постоянное человеческое
жилье, мужик колол дрова. Вдруг туман слез скрыл все это,
обожгло ресницы, невозможно перенести то, что сейчас будет,--
отец с веером билетов в руке, мать, считающая глазами чемоданы,
влетающий поезд, носильщик, приставляющий лесенку к площадке
вагона, чтобы удобнее было подняться. Он оглянулся. Девочка ела
яблоко; человек в крагах смотрел вдаль; все было спокойно. |