|
Он дошел, словно гуляя, до конца платформы и вдруг задвигался очень быстро, сбежал по ступеням,-- битая тропинка, садик начальника станции, забор, калитка, елки,-- дальше овражек и сразу густой лес. Сначала он бежал прямо лесом, шурша в папоротнике, скользя на красноватых ландышевых листьях,-- и шапка висела сзади на шее, придержанная только резинкой, коленям в шерстяных, уже городских чулках было жарко,-- он плакал на бегу, по-детски картаво чертыхаясь, когда ветка хлестала по лбу,-- и наконец остановился, присел, запыхавшись, на корточки, так что лоден покрыл ему ноги. Только сегодня, в день переезда из деревни в город, в день, сам по себе не сладкий, когда дом полон сквозняков, и так завидуешь садовнику, который никуда не едет, только сегодня он понял весь ужас перемены, о которой ему говорил отец. Прежние осенние возвращения в город показались счастьем. Ежедневная утренняя прогулка с француженкой,-- всегда по одним и тем же улицам, по Невскому и кругом, через Набережную, домой,-- никогда не повторится. Счастливая прогулка. Иногда ему предлагали начать с Набережной, но он всегда отказывался,-- не столько потому, что с раннего детства любил привычку, сколько потому, что нестерпимо боялся петропавловской пушки, громового, тяжкого удара, от которого дрожали стекла домов и могла лопнуть перепонка в ухе,-- и всегда устраивался так (путем незаметных маневров), чтобы в двенадцать часов быть на Невском, подальше от пушки,-- выстрел которой настиг бы его у самого дворца, если бы изменился порядок прогулки. Кончено также приятное раздумье после завтрака, на диване, под тигровым одеялом, и ровно в два -- молоко в серебряной чашке, придающей молоку такой драгоценный вкус, и ровно в три -- катание в открытом ландо. Взамен всего этого было нечто, отвратительное своей новизной и неизвестностью, невозможный, неприемлемый мир, где будет пять уроков подряд и толпа мальчиков, еще более страшных, чем те, которые недавно, в июльский день, на мосту, окружили его, навели жестяные пистолеты, пальнули в него палочками, с которых коварно были сдернуты резиновые наконечники. В лесу было тихо и сыро. Наплакавшись вдоволь, он поиграл с жуком, нервно поводившим усами, и потом долго его давил камнем, стараясь повторить первоначальный сдобный хруст. Погодя он заметил, что заморосило. Тогда он встал с земли, нашел знакомую тропинку и побежал, спотыкаясь о корни, со смутной, мстительной мыслью, добраться до дому и там спрятаться, провести тем зиму, питаясь в кладовой вареньем и сыром. Тропинка, минут десять поюлив в лесу, спустилась к реке, которая была сплошь в кольцах от дождя, и еще через пять минут показался лесопильный завод, мельница, мост, где по щиколку утопаешь в опилках, и дорожка вверх, и через голые кусты сирени -- дом. |
