Как ни крути, а исторический жест Ильича, указующего на традиционные русские ценности, требовал запечатления. Не для публикации, конечно, а для личной коллекции. Тем более, что очень кстати появилось небольшое гусиное семейство. Покопавшись минуты две возле постамента и, видимо, не найдя в заросшей клумбе ничего для себя интересного, птички устремились к магазину. Строем. Кадр вышел — пальчики оближешь.
Потом мы часа полтора отлавливали неосторожных аборигенов. Я делала умное лицо и щелкала клавишей диктофона, а Пашка задавал идиотские вопросы про какие-то там изменения в законодательстве, внешнюю политику и бог знает про что еще. Аборигены желанием общаться с прессой не горели, но и в панике не разбегались, к тому же один из них оказался одним из местных начальников, так что какой-никакой материал мы таки собрали.
И заодно выяснили местонахождение интересующей меня стройки.
Искомый жених, поблескивая лаково-коричневым загаром, ползал по стенам недостроенного второго этажа и производил какие-то мелкие, но, вероятно, совершенно необходимые действия. Видеть героя бухгалтерского романа мне еще не доводилось. Но не зря все говорят, что Маргарита Львовна ужасно умная. Я догадалась, что ползающий по стенкам субъект — именно тот, кто мне нужен, после всего лишь двухминутного наблюдения — ибо внизу, в обнимку с предметом, похожим на оглоблю, стояла Лариса Михайловна собственной персоной.
Правда, узнала я ее не сразу. Городская рафинэ превратилась в абсолютно деревенскую бабу. Не подумайте, никаких обвисших трико или вылинявших ситцевых сарафанов — боже упаси, ничего столь вульгарного. Однако перемена была разительной. Вместо изысканной и тщательной, волосок к волоску, прически — по-комиссарски надвинутая на лоб косынка. Закатанные до колен парусиновые штаны с громадными карманами, поверх — почтенного возраста тельняшка, зашитая на левом плече толстыми черными нитками. И — что всего невероятнее — ни грамма косметики.
Простецкий наряд, однако, Ларису Михайловну ничуть не портил, напротив, выглядела она лет на пятнадцать моложе, чем обычно. Впрочем, счастливые люди всегда выглядят моложе. А лицо ее сияло неподдельным счастьем и абсолютной готовностью немедленно кинуться снимать с неба луну — буде драгоценному она за каким-то чертом понадобится.
У драгоценного что-то не заладилось, он кратко, но смачно, высказал свое к этому отношение и тут же ласково позвал:
— Ларочка…
Ларочка мгновенно избавилась от своей оглобли, не дожидаясь объяснений, кинулась за угол, через секунду появилась с каким-то — издали было не разобрать, каким — инструментом, взобралась на перила уже готового крыльца и, невероятно вытянувшись, подала инструмент повелителю.
— Что бы я без тебя делал? — нежно улыбнулся повелитель.
Лариса Михайловна спрыгнула на землю и ойкнула. Не успела я глазом моргнуть, как «повелитель» молнией соскользнул вниз и оказался на месте происшествия.
— Что такое, Ларочка? Ушиблась?
— Гвоздь, — поморщилась Ларочка.
— Погоди, сейчас аптечку принесу. Говорил, не ходи босиком! — это прозвучало не укоризненно, а скорее ласково. Право, я была бы не против, если бы и мне замечания делали таким тоном. — Сиди смирно!
Чуть поодаль, соперничая изяществом с нашей «кисонькой», красовался «козлик» — ну, знаете, такой, квадратный со всех сторон «газик», на каких когда-то ездила милиция или председатели колхозов? Красили их в цвет тухлого болота либо, на крайний случай, в синий с желтым. Этот же был серебряным. Прямо какая-то нездоровая мода на экзотические расцветки. Я представила, как эффектно смотрелись бы рядом пашкин черный «запорожец» и этот серебряный «козлик».
Впрочем, при ближайшем рассмотрении «газик» оказался мерседесом. |