Сделав такое открытие, я почувствовал себя проще и свободней в
квартире артистов. Не умея владеть застольными приборами и вести светскую
беседу, я запросто спрашивал, что чем есть, шутил сам над собою, если
получалось не по этикету, и просил не обращать на меня внимания.
-- Эк вас вымуштровали! Не думайте вы об этом! -- махнула рукой
артистка. -- Будьте сами собой...
И я поймал себя на мысли, что умение быть самими собой, наверное, не
только в жизни, но и в искусстве -- главнейшее качество. Смогла же вот она,
почти не снимавшаяся в главных ролях, занять свое, пусть и скромное, место в
искусстве, остаться в памяти, я теперь знаю, не только моей, но и многих
зрителей.
Я рассказал артистке о том, как мы смотрели кино на фронте, повзводно
меняясь с передовой, и как потрясла меня сцена на кухне, неподдельная
ненависть к немцу, к "продажной шкуре", и, конечно же, задал наивный вопрос,
как это можно так вот все доподлинно сыграть?
-- А я и не играла, -- почти спокойно, с глубоким достоинством
произнесла актриса и потупилась, чтоб я не заметил дрогнувших губ.
Муж ее бросил в мою сторону встревоженный взгляд. Мне стало неловко --
я коснулся какой-то запретной темы, сделав им обоим больно.
-- Ничего-ничего, -- сдавленным голосом проговорила она и, незаметным
движением обмахнув глаза, слабо и ободряюще улыбнулась мне: -- Вы и не
представляете, какая мне награда ваш рассказ за ту мою работу...
Чуть рвущимся голосом, восходящим порой до высокой, готовой вот-вот
вдребезги разбиться звонкости, она поведала мне о той действительно тяжкой,
а в моем нынешнем понимании до подвига поднимающейся работе. Был мне тот
рассказ как драгоценный подарок, который никому не передаривают, но и в себе
его носить уже невозможно -- годы бегут, люди уходят, и как часто
опаздываешь сказать им спасибо.
Столичная киностудия, эвакуированная в Алма-Ату, снимала фильм в
полуразрушенной клуне. Одну из второстепенных ролей в этом фильме играла уже
пожилая замоскворецкая актриса, и роль ей, особенно центральный эпизод, не
удавалась. Да и мудрено, чтоб он удался, -- эвакуация, разлука с родимой
Москвой, где остались муж и восемнадцатилетний сын, который -- только мать
за порог -- тут же поспешил в военкомат и подал заявление.
В разгар работы над фильмом пришла телеграмма, которой срочно вызывали
актрису в Москву -- на похороны убитого в ополчении сына.
Ей выписали пропуск, проводили на поезд, а через десять дней встретили.
Была поздняя ночь, холод, пустота. Она удивилась, что на вокзал приехал сам
постановщик фильма, прославленный режиссер, занятый человек. Но тут же
забыла об этом. Привезли ее почему-то не на квартиру, в киностудию повезли
и, как была она -- в старой шалюшке, в древней стеганке и в домашних
подшитых валенках, завели в павильон, где их уже ждала съемочная группа. |