— Подонок ничего не упустил, — пробормотал Мартен. — Планы по Ближнему Востоку или дневники экспериментов не обнаружены?

— Нет пока.

— Бека или Лючиану не нашли?

— Ни следа. Либо вовремя унесли ноги, либо погибли в церкви при взрыве. Но из списка подлежащих аресту не вычеркнуты.

— Стало быть, это все? Разве только винчестеры или следствие дадут еще что-нибудь?

— Примерно так.

Вздохнув, Хэп посмотрел на президента.

— Есть еще вкладыш в личном дневнике моего друга и советника Джейка Лоу, — сообщил Генри Харрис неохотно.

Мартен видел, что президент борется с собой.

— Что там?..

— Ты ведь знал, что моя жена — еврейка?

— Да.

— Ты знал, что она умерла от опухоли мозга за несколько недель до моего избрания?

— Да.

— Им нужны были голоса евреев. Им не нужны были евреи в Белом доме. Они решили, что при таком раскладе я получу максимум дополнительных голосов — от евреев и всех прочих.

Волосы у Мартена встали дыбом во второй раз.

— Фокс… убил ее препаратом, дающим клиническую картину опухоли мозга?

— Да, — кивнул президент, сдерживая слезы. — Похоже, мы оба пострадали одинаково.

Мартен молча обнял президента, и они стояли так долго.

— Мистер президент, нам пора, — сказал Хэп.

— Знаю, Хэп. Знаю.

Мужчины некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Когда самое скверное останется позади, приглашаю всех на мое ранчо в Калифорнии, — через силу улыбнулся президент. — На бифштекс и пиво. Всех: тебя, Хэпа, Деми, Мигеля и ребят.

— Хэп рассказал-таки, — осклабился Мартен.

— Хотел было, — не стал спорить Хэп. — Только он успел раньше…

— Удачи, мистер президент. — Мартен протянул руку.

— Удачи и тебе, кузен.

Они снова обнялись — ненадолго.

— Благослови тебя Бог.

С этими словами президент повернулся и вышел.

Кивнув, Хэп пожал Мартену руку. Особым образом, как это могут только люди, вместе смотревшие в глаза смерти. Улыбнулся, подмигнул и последовал за президентом.

Часть вторая

Манчестер, понедельник (по-прежнему). 12 июня. 23.48

У себя дома, в мансарде над рекой Ирвелл, Мартен лежал в темноте. Отсветы фар проходящих автомобилей иногда пробегали по потолку, время от времени доносились голоса пешеходов, но в целом было покойно — конец долгого летнего дня.

О бэнфилдском проекте и о «Завете» Мартен старался не думать. Последнее дело думать о таких вещах, если надо выспаться.

Вспомнилось, как он первый раз прилетел в Англию, поменяв имя. Джон Бэррон стал Николасом Мартеном. Мартен отчаянно нуждался в месте, где его никогда не найдут люди из Лос-Анджелесского полицейского управления; при этом надо было помочь сестре, Ребекке, оправиться от страшного потрясения. История ее выздоровления, переезда в Швейцарию и последующей жизни, как он дал понять президенту, — нечто особенное, если не настоящее чудо. Это чудо стало возможным по большей части благодаря самой неподражаемой персоне, какую Мартен когда-либо встречал. Сексуальная, вульгарная особа голубых кровей — леди Клем, леди Клементина Симпсон, единственная дочь графа Престбери. На ней он всерьез подумывал жениться, пока в один прекрасный день Клементина не объявила, совершенно неожиданно, что выходит замуж за вновь назначенного посла в Японию. Потому она немедленно переезжает из Манчестера в Японию. И переехала-таки. По всей видимости, она до сих пор замужем и до сих пор в Японии: за шесть лет Мартен не получил от нее ни открытки, ни даже электронного письма.