|
Последовала страшная сцена: он извивался, как червь, бил себя по лицу кулаками, раздирал себе кожу ногтями. Вскоре вся его одежда превратилась в лохмотья; измученный, израненный, полуголый, он лежал и хрипел. – Да уходите же, сударыня! – крикнул сторож. Марта стояла на месте, как пригвожденная. Она узнавала в муже себя. Она точно так же бросалась на пол в своей спальне, точно так же царапала и била себя. Она узнавала даже свой голос: Муре хрипел совершенно так же, как она. Это она сделала его таким несчастным! – Он не сумасшедший! – повторяла она. – Он не может быть сумасшедшим!.. Это было бы ужасно! Лучше бы мне умереть! Сторож схватил ее в охапку я вынес из комнаты; но она остановилась и словно прилипла к двери. Из каморки доносился шум борьбы и визг, точно резали свинью, затем послышалось глухое падение, казалось, упал узел с мокрым бельем, после чего воцарилось мертвое молчание. Когда сторож вышел, уже почти наступила ночь. Через полурастворенную дверь Марта увидела только черную дыру. – Чорт побери! – возмущенно проговорил сторож. – Надо же такое придумать, сударыня: «Он не сумасшедший!» Я чуть не остался без большого пальца, в который он вцепился зубами… Ну, зато теперь он успокоился на несколько часов. И, провожая Марту, он продолжал: – Вы не знаете, какие они все хитрые!.. Целыми часами ведут себя смирно, рассказывают разные истории, как совершенно здоровые люди; потом вдруг – бац! – они, не дав вам опомниться, хватают вас за горло… Я отлично видел, что, когда он говорил о своих детях, он уже что то замышлял: у него глаза совсем закатывались. Когда Марта отыскала дядюшку Маккара на маленьком дворе, она не могла плакать и только лихорадочно повторяла медленно, надтреснутым голосом: – Он сумасшедший! Он сумасшедший! – Конечно, он сумасшедший, – усмехаясь, сказал дядюшка. – А ты думала найти его в здравом уме и твердой памяти? Не зря же его сюда засадили, я думаю!.. К тому же и самый дом этот не очень полезен для здоровья. Посади меня туда часика на два – я, пожалуй, тоже на стенку полезу. Он украдкой посматривал на Марту, наблюдая за ее малейшими нервными вздрагиваниями. Затем добродушно спросил: – Может быть, ты хочешь повидать и бабушку? Марта задрожала от ужаса и закрыла лицо руками. – Это никого бы не затруднило, – продолжал он, – Александр доставил бы нам это удовольствие… Она здесь рядом, и ее нечего бояться: она очень смирная. Не правда ли, Александр, она никогда никому не причинила беспокойства? Все время сидит и смотрит прямо перед собой. За двенадцать лет она ни разу не тронулась с места… Ну что же, раз ты не хочешь ее видеть… Сторож стал с ними прощаться, но Маккар пригласил его зайти и выпить стаканчик глинтвейну, подмигнув так многозначительно, что Александр согласился. Им пришлось поддерживать Марту, у которой с каждым шагом все более подкашивались ноги. Под конец они уже несли ее на руках; она лежала с искаженным лицом, с широко раскрытыми глазами, оцепеневшая в одном из тех нервных припадков, во время которых она делалась на несколько часов как бы мертвой. – Ну, что я говорила? – вскричала Роза, увидев их. – В хорошеньком она теперь состоянии! И как это мы поедем с ней обратно? Господи боже мой, надо же быть такой сумасбродкой! Вот если бы барин ее придушил, это было бы для нее хорошим уроком. – Ничего, – сказал дядюшка, – я сейчас ее уложу на свою кровать. Не умрем же мы, если просидим ночь у камина. Он отдернул ситцевую занавеску, скрывавшую альков. Роза раздела Марту, не переставая ее бранить. По ее мнению, больше ничего не оставалось делать, как приложить ей к ногам нагретый кирпич. – Ну, теперь, когда мы ее уложили, нам можно выпить по стаканчику, – проговорил дядюшка, скаля зубы, словно прирученный волк. |
