|
Как вы думаете? Майкл понял, что сам Президент не очень в этом уверен. — Сэр, он еще не расстрелял даже Батурина. И потом — в Москве говорят, что уже не те времена... — Спасибо, — облегченно сказал Президент. — Я тоже так думаю. Сейчас Горячеву нужно срочно расколоть эту оппозицию и перетянуть хотя бы часть ее на свою сторону. Впрочем, не мне ему советовать, он хитрая лиса. Но нам важно помочь ему удержаться в Кремле, хотя бы ради стабильности мировой экономики. Потому что если в России придут к власти какие-нибудь национальные экстремисты... Вы понимаете? Это Майкл как раз понимал. Последние пару лет все посольство только и говорит, что о росте в России русофильских и антизападных обществ, движений, клубов. Все чаще молодые русские budybilders, которых в Москве называют люберы, нарочно задирают иностранцев на улицах или в кафе, провоцируют на драку, прокалывают шины дипломатических машин. Правда, в посольстве говорят, что это всего лишь "стихийный протест нижних слоев русского общества вторжению поп-культуры, и он отлично компенсируется расширением деловых и торговых связей Запада и Востока и политикой Горячева на разоружение". Но все же... Однако пока Майкл соображал, что Президент знает обо всем этом из посольских рапортов, а чего может и не знать, Президент поднялся: — Что ж, Майкл. Я рад с вами познакомиться. Желаю успеха, — он взглянул на наручные часы. — Думаю, к десяти утра вы будете в Москве. Не спешите передать письмо в первый же день — у вас еще есть, как вы говорите, три дня в запасе... 8. Сибирь, станция Ишим. 24.00 по московскому времени (03.00 следующего дня по сибирскому). В теплом ночном воздухе были видны освещенные луной покатые контуры лесов с острыми верхушками нефтяных вышек, торчащих над сибирским кедрачом и хвоей. Пахло дальними прогорклыми пожарами и прелью таежных болот. Следуя плавному изгибу железнодорожной колеи, поезд катил по пологому скату таежной сопки над пенистым потоком реки Ишим. При выходе из этого изгиба вдруг открылись высокие, освещенные пунктиром лампочек ректификационные колонны и трубы нефтеперерабатывающих заводов, гигантские нефтеналивные емкости, огни промышленного города Ишима. Не выпуская из рук карт, Иван Турьяк затянулся сигаретой, дым тут же вытянуло в приоткрытое сверху окно. Карта не шла, и вообще Турьяк не был картежником, но что еще прикажете делать, если у всего поезда бессонница, а ресторан уже закрыт? Стриж, сука, надыбал какую-то идею, но что именно — не сказал, так и сошел вчера утром в Свердловске. "Сначала я у себя в городе проверю!" Вот и гадай, что он там надумал! Конечно, они, четверо преферансистов — Турьяк, первый секретарь Омского обкома, Родион Пехота и еще двое партийных, но рангом поменьше, сибирских лидеров — запаслись на ночь и коньяком, и закуской, как, впрочем, и все остальные пассажиры-делегаты съезда. Но после двух бессонных суток дороги никому как-то не пилось и не елось... — Хо-оди, не тяни резину-то-о... — сказал Турьяку Родион Пехота. Сорокалетний, с острым крестьянским лицом, он был из породы тех, которых называют "хитрованы", и, как все омчане, раскатывал букву "о". — Ишим, что-о ли? Поезд мягко тормозил у пустого ночного перрона. Турьяк с досадой бросил карты, Пехота тут же загреб весь банк и засмеялся довольный. |
