Не без внутреннего сопротивления сестра призналась — есть.

— Мои запасные полиция забрала, а твои лежат, ну, третий комплект. Вместе с ключами от садика.

— Где лежат?

— В кухне, в ящике стола.

— Тогда дай мне пока свои. Раз ты торопишься, я туда съезжу, возьму свои, а твои, если хочешь, сразу же тебе привезу и отдам.

Несмотря на все обиды и потрясения, Габриэла рассуждала здраво.

— У Миречека пожить ты не можешь, так что остановишься у меня. А с ключами так. Возьми те запасные, там еще лежат и мои запасные, их тоже возьми. Я не знаю, когда вернусь, поэтому вот эти мои мне сразу же привези, чтобы я не ждала вся как на иголках. Стой. Тут я выхожу. Позвонишь в калитку, я сама к тебе выйду.

Конечно же, такие решения она приняла не из любви к младшему брату, стала бы она оказывать ему гостеприимство, просто сочла — так удобнее будет за ним присматривать, чтобы не исчез опять, да и не мешает знать, какие вещи заберет из дома Миречека. Ну и все формальности с наследством, тут без Собеслава, к сожалению, не обойтись, даже их фамильный склеп на кладбище Брудно без него не позволят открыть. А склеп что надо, еще прадедами возведенный, довоенный, кирпичный. На вскрытие непременно нужно и согласие Собеслава…

Собеслав пока не думал ни о наследстве, ни о фамильных усыпальницах. Его интересовали собственные дела. Чтобы спокойно действовать, отвез сестре, как она требовала, ее ключи и занялся собственными проблемами. У брата в доме он когда-то оставил не только диски, но и старые негативы, так необходимые ему сегодня, и много других фотопринадлежностей, которые сейчас на вес золота. Ну вот, скажем, ни в жизнь не повторится такое диво, природа не преподнесет ему больше такого подарка, такого расположения туч и освещенности их солнцем, которые просто не имели права оказаться как раз на той географической широте. Раз в жизни выпало ему такое счастье, как слепой курице жемчужное зерно, и он не намерен его упустить.

Смерть брата потрясла его, хотя они уже давно стали чужими друг другу. Собеслав осуждал старшего брата за его нечестный бизнес и не хотел иметь с ним ничего общего, Мирослава же раздражало нежелание младшего брата помогать ему в делах. Они почти не виделись. Половина дома принадлежала Собеславу, он в начале строительства вложил туда и свои средства, но дома бывал редко. Такая уж работа — носило его по всему белому свету. Но между Сибирью и Гибралтаром, Родезией и Гренландией у него почему-то по пути всегда оказывалась Варшава, вот откуда появилась контора брата.

С полицией он решил связаться позже, а сначала взять свое имущество. Неизвестно, когда потом еще представится такая возможность.

Собеслав въехал в знакомую тесную улочку и припарковался в самом ее конце, за четыре дома до своего. Конечно, он думал о смерти брата, полиция могла поставить у дома своего человека, не только опломбировать его, хотя из того, что наговорила Габриэла, не всему надо верить, он знал свою сестру, той и приврать ничего не стоило. Может, и не было никакого убийства? На всякий случай все же решил проникнуть в дом с черного хода, со стороны дворика, чтобы не бросаться людям в глаза.

Оставив машину в конце улицы, Собеслав по чужим газонам, легко перешагивая через низенькие живые изгороди, прошел к своему дому. Ему не пришлось считать домики, он прямо вышел куда надо, подивился, что пляжный зонтик как стоял тут с прошлого года, так и остался. Осмотрел внимательно дверь. Дверь как дверь, только вот наклеены на нее полоски бумаги с какими-то официальными надписями.

И все они были разрезаны.

Попытался вспомнить, как полиция поступает в тех случаях, когда ей надо пройти в уже опломбированный дом или квартиру, срывает она тогда полоски бумаги или нет? И как? Обычно, просто дернув дверь за ручку, или вот так, аккуратно разрезав уже наклеенные полоски, как здесь? А зачем полиции вообще входить с заднего входа? Не проще ли просто с улицы?

Собеслав достал ключи, осторожно, не брякнув, сунул ключ в скважину и нажал на ручку.