Хотеть-то комиссар хотел, но сейчас почти с ужасом взирал на девять аккуратных бумажных стопок разного калибра и высоты. Кася чуть ли не с любовью выровняла их на своем столе, которого под бумагами не было и видно. Не очень понятно, ведь в принципе все человечество делится всего на два пола, почему же тут девять отдельных кучек? Даже если учесть и некоторые половые отклонения от нормы, все равно столько не наберется.

Катя не стала томить, тут же приступив к объяснениям:

— Частная переписка — бабы и мужики. Счета — он платил, ему платили, опять отдельно бабы, отдельно мужчины. Служебные бумаги. Домашние счета. Научные, если можно их так назвать, анализы из разряда ботанических. Скандал. Он у меня складывается на основе изучения всей этой макулатуры, и не просто скандал, а грандиозное свинство. Гляди сам, тут все состряпано по принципу тяп-ляп, в беспорядке, отрывочно, не лежала у него душа к порядку, да и не нужно ему было стараться. К счастью, действовал он в довольно скромных масштабах.

Вольницкий тут же вспомнил заплаканную лаборантку и обрадовался, что уже начинает понимать, в чем дело. Кася подтвердила его догадку. Покойный был садоводом весьма нетипичным, он занимался тем, что на языке людей, причастных к разведению растений, называлось уничтожением ненужных и вредных растений, а фактически представляло собой нечто противоположное. Этот проходимец зарабатывал вдвойне. За уничтожение, правда, платили ему скромно, зато люди, приобретавшие у него подлежащие уничтожению растения, отстегивали громадные суммы, принимая их, растения разумеется, за вполне здоровые и жизнеспособные. Вот такая афера. Обман выходил наружу примерно через год, а то и через два-три года, в зависимости от того, что приобреталось. Вольницкий даже порадовался про себя, что такой аферист убит, иначе он просто не знал бы, кому направить дело. Отдел особо тяжких преступлений до сих пор с флорой не имел дела.

— Частной переписки немного, что кот наплакал, — продолжала Кася. — Теперь люди мало пишут писем, в ходу все больше и-мэйлы, факсы, эсэмэски, перезваниваются по телефонам. Но все же кое-что есть на бумаге. Больше всего снимков, и кое-что сохранилось в хорошем состоянии. Вот, гляди, прекрасная фотография девушки, дуреха влюблена в него по уши, а вот погибшая ирга. Я даже удивилась, ведь это очень выносливое растение. Увеличено, какой-то паразит по ней ползает, а на обороте приписка владельца погибшей ирги, что он садоводу этого не простит. К сожалению, без подписи. Я и то удивляюсь, зачем покойник сохранял такое свидетельство его собственной вины, должен был сразу уничтожить. Больше всего мне рассказали счета, а также замечания и приписки. Чаще всего какая-то Вивьен, та всю дорогу плачется, тоже нет фамилии, но телефоны имеются…

Вольницкий старательно записывал для себя ценные открытия Каси, тоже поделив лист бумаги на две половины — женскую и мужскую, причем получилось так, что на мужской половине сконцентрировались прежде всего счета, из чего следовало, что чувства безвременно погибшего пана Мирека не представляли отклонений от нормы и извращений. Среди же половины женской вызывали сомнения и возраст баб, и характер их взаимоотношений с покойным. Вот, скажем, некая Добромира Войтчак вполне могла исстрадаться как по жарким ласкам Мефистофеля, так и по причине гибели пузыреплодника калинолистного, который у нее вдруг загнулся, а должен был расцвести пышным цветом. Поскольку он близок спирее, его часто называют спиреей, и в июне высокий раскидистый кустик бывает сплошь усыпан крупными соцветиями с белыми цветками и красными тычинками… А тут он совсем захирел.

Спирею полицейский пропустил мимо ушей. На фоне Касиного отчета, а девушка, прекрасно разбиравшаяся в растениях, не желала таких подробностей, он записывал только самое существенное, с ужасом подумав, сколько людей ему еще предстоит опросить.