Он уложил кочергу поперёк подлокотников кресла.

— Скажи своему приятелю — пусть выходит из-за портьеры.

У меня упало сердце.

— Какому приятелю?

— Не усугубляй вины ложью! — загремел Кроули.

Прежде чем я успел произнести хоть слово, Шва появился из-за портьеры со смущённым видом собаки, только что наделавшей на ковёр.

— Как вы догадались, что он там?

— Скажем так — я наблюдателен, — сказал Кроули. — Обычно у меня из-за занавесок башмаки не выглядывают.

Четыре человека из пяти не замечают Шва. Должно быть, Кроули — тот самый пятый.

Он сидел, не произнося ни слова и не сводя с нас пристального взгляда. Ждал прибытия полиции.

— Я… я не знал, что вы инвалид, — выдавил я. М-да, умнее ничего не придумал. Но мои мозги в стрессовых ситуациях всегда становятся мягкими и дырявыми, точно губка.

Кроули нахмурился. А я-то думал, что он уже хмурился, всё это время.

— Я сломал бедро, — раздражённо сказал он. — Так что это кресло — явление временное.

— Извините…

— Извините, извините, — передразнил он. — Заладил, как заезженная пластинка!

— Извините! — сказал я и скривился.

— Тебя как зовут?

— Уэнделл Тиггор, — доложил я, не моргнув глазом.

— Очень хорошо. А теперь настоящее имя.

Мужик хоть и был стар, но маразмом явно не страдал. Остёр, как акулий зуб. Я вздохнул.

— Энтони Бонано.

Кроули повернулся к Шва.

— А тебя?

Я надеялся, что он позабыл о Шва, но сегодня удача от нас отвернулась чуть больше чем полностью.

— Кельвин. Кельвин Шва.

— Дурацкое имя.

— Я знаю, сэр. Я его не выбирал, сэр.

Послышался приближающийся вой сирен. Должно быть, Уэнделл и его тиггороиды сделали ноги. Никто из этой банды не станет рисковать шеей или любой другой драгоценной частью своего естества ради нас.

— А вот и полиция, — проговорил Кроули, заслышав сирены. — Выкладывайте — это ваш первый арест или вы опытные рецидивисты?

Поскольку на контрольном пункте American Airlines нас по-настоящему не арестовывали, я сказал, что это в первый раз.

— Но не в последний, смею вас заверить, — отозвался Кроули.

Я прочистил горло.

— Прошу прощения, сэр, но думаю, что в последний.

— Что в последний?

— Думаю, что меня арестовывают в первый и последний раз.

— Что-то верится с трудом. — Старикан наклонился, почесал одного из псов за ушами. — От дурной наследственности никуда не денешься… Так ведь говорится, правда, Стяжательство?

Стяжательство замурлыкала, словно кошка.

Ах дурная наследственность? Ну всё, достал!

— У меня с наследственностью полный порядок! — выпалил я. Шва, который всё это время простоял, словно соляной столп, дал мне локтем под ребро, чтобы я заткнулся, но меня понесло. — Если на то пошло, это у вас не наследственность, а чёрт знает что!

Брови Кроули поехали вверх. Он схватился за кочергу.

— Ах вот как.

— Да уж так! Это ж с каким заворотом должны быть гены, чтобы на свет выродился вот такой жалкий старикашка, готовый засадить двоих детей в тюрягу за то, что они хотели позаимствовать собачью миску!

Он долго смотрел на меня леденящим душу взглядом. Всё усиливающийся вой сирен достиг своего апогея и смолк прямо за стенами дома.