— Ну вот, возись теперь с ним сам!

Я решил воспользоваться моментом. Всего минуту назад я видел, как из глубин души Старикана на поверхность вынырнула тщательно скрываемая нежность. Если я сейчас кое-что спрошу у Кроули, то, может, он изволит дать чуткий и деликатный ответ?

— Вы вспоминаете о нём? — спросил я.

— Вспоминаю о ком?

— О Шва.

— С какой радости мне о нём вспоминать?

— С такой, — ответил я, — что он, похоже, начал исчезать.

Кроули молчал и лишь холодно смотрел на меня. Я вздохнул.

— Ладно, забудьте, — сказал я. — Небось думаете, что я идиот.

— Ну, в этом-то нет никаких сомнений, — ответил он. Потом поднялся со своего кресла и схватил прислонённую к стене трость. Я никогда раньше не видел, чтобы Старикан передвигался в отрыве от его инвалидного кресла. Всё равно что наблюдать «чудо исцеления» на одном из массовых собраний. Кроули медленно проковылял ко мне, тяжело опираясь на трость. Он оказался выше, чем я полагал. Сделав шагов пять-шесть, Старикан остановился.

— Лица его я не помню, — признался он. — Но помню, что он бывал здесь.

Кроули сделал ещё шаг, и я помог ему сесть на диван.

— А я и не знал, что вы в состоянии ходить.

— Я же говорил тебе пару месяцев назад, когда вы так бесцеремонно запёрлись в мой дом, что инвалидное кресло — явление временное.

Он удобно развалился на диване, а я уселся в плюшевое кресло напротив.

— Уверен, тебе это показалось чудом — что я могу ходить, — произнёс он. — Ну что ж, я считаю, все мы способны совершать чудеса. — Он бережно прислонил трость к краю дивана. — Я также верю, что и несчастья себе устраиваем тоже мы сами. Если твой приятель, как ты утверждаешь, исчезает — значит, он сам делает всё, чтобы так и случилось.

Мимо пробежала банда афганцев, сбив трость на пол. Я подобрал её и отдал Старикану.

— Он как раз наоборот — пытается сделать себя зримым.

— Значит, плохо пытается. Вселенная лишена сострадания и никогда не вознаграждает нас, если мы делаем что-либо неподобающим образом. — К нам в поисках внимания подошла Благоразумие, и Кроули принялся почёсывать её за ухом. — Если твой друг продолжит следовать по пути саморазрушительной анонимности, то тебе не останется ничего другого, как попытаться свести к минимуму собственные потери. Оставь его. Забудь о нём.

— Но он мой друг!

— Не будь сентиментальным, — отрезал Кроули. — Друзей можно заменить.

— Нет, нельзя!

Прежде чем ответить он посмотрел вниз, на собаку — та была до крайности довольна полученной крохой внимания.

— Четыре года назад Благоразумие попала под машину и погибла.

Услышав такое, я ахнул. Умеет же Старикашка влепить новостью прямо в лоб!

— Да, — продолжал Кроули. — Я уволил тогдашнего собаководилу и связался с собаководом. Через три недели у меня появилась новая Благоразумие, и жизнь вошла в свою колею. Так что — друзей можно заменить.

Этот рассказ настолько потряс меня, что я не мог выдавить из себя ни слова.

— Все мои собаки — второго поколения, — сказал Старикан. — А некоторые даже третьего. Все грехи, все добродетели. Так мне нравится, и так тому и быть.

— Но это же неправильно, — наконец проговорил я. Что-то во всей этой истории было извращённое — типа как с теми людьми, что делают чучела из умерших домашних питомцев и помещают перед камином в качестве украшения.