Изменить размер шрифта - +
И я рисую его лицо: всего несколько простых линий, торчащие вихры… А под рисунком надпись: «Здесь был Шва». И чтобы уже не оставалось никаких сомнений, рисую ему на лбу перевёрнутую букву «е» — в словарях этот знак называется «шва».

 

 

Вот так просто.

К моменту расставания с туалетом «Фугетта-бургера», я был уже не просто Энси, а Человеком с Миссией. В соседней аптеке я купил чёрный несмываемый маркер — не какой-нибудь там тощенький и жалкий, а отличный, толстый и солидный. И понеслась душа. Я нарисовал лицо Шва на автобусной остановке, только на этот раз оно вышло куда более внушительным — с таким-то маркером. Повторил на скамейке в парке. Сошёл в подземку и принялся запечатлевать Шва на всех вагонах подряд. Кое-кто из пассажиров завозникал, «вандализм», мол, и всё такое, но я не обращал ни на кого внимания, потому что был глубоко убеждён: то, что я делаю — не граффити, не бессмысленное пачканье стенок; те вещи делаются, чтобы пометить территорию, как у собак. Я же ставил не свои метки, а Шва. «Здесь был Шва» — вот что я писал везде. И мне было глубоко до лампочки, что говорят люди; мне было по барабану, что меня могли поймать — потому что делал я благородное дело, и Боже помоги тому, кто решился бы мне помешать!

В тот день я изобразил сотни Шва по всему Бруклину, а когда наконец заявился домой, руки у меня были чёрными, как у трубочиста. У меня было чувство, будто я пробежал марафон — такая, знаете, смесь крайней усталости с ощущением, что свершил что-то невероятное.

Было уже начало двенадцатого, и мама ждала у двери.

— Ты где шлялся? — закричала она. — Мы уже собирались в полицию звонить!

— Я совершал акты вандализма на автобусных остановках и в общественных уборных! — гордо заявил я. Мама немедленно засадила меня под домашний арест до заката цивилизации, и я принял наказание как мужчина.

Папа сидел в гостиной и смотрел телевизор, на коленях у него дремала Кристина. Фрэнки дрых после дня общественных работ. Я передал папе приглашение Старикана Кроули. Сказал, что он услышит нечто важное. Папа уставился на меня с выражением лица, означающим «что такое?», а я ответил ему выражением лица, означающим «лучше не спрашивай».

В своей спальне я не сразу завалился в постель, у меня было ещё одно важное дело. Я вышел в Интернет, загрузил телефонный каталог Квинса. Маргарет Тейлор. Та, что продаёт дом Шва. В каталоге значилось пятьдесят Маргарет Тейлор и двести шестьдесят семь М. Тейлоров. На следующее утро я принялся звонить.

 

 

— Здравствуйте, это Маргарет Тейлор?

— Да это я.

— Это вы продаёте дом в Бруклине?

— В Бруклине? Боюсь, что нет.

— Окей. Большое спасибо.

Шва не объявился ни на этой неделе, ни на следующей, ни на той, что за ней. Меня это не удивило. Я отправился в школьную канцелярию узнать, не переправили ли документы Шва в другую школу, но выяснилось, что его досье пропало неизвестно куда. Это меня тоже не удивило. А вот что удивило — так это лицо Шва, нарисованное на стене «Читального зала имени Уэнделла Тиггора». Оно было похоже на те рожицы, что я малевал по всему городу, но в этом туалете я не рисовал. К тому же надпись — «Здесь был Шва» — была сделана почерком и близко не похожим на мой.

— Здравствуйте, можно поговорить с Маргарет Тейлор?

— Это я. Чем могу быть полезной?

— Я слышал, вы продаёте дом в Бруклине.

— Деточка, если бы я владела недвижимостью г д е у г о д н о, уж я бы не стала её продавать.

Как-то ночью мне приснился Шва. Я стою посреди Таймс-сквер.

Быстрый переход