— Ну, повезло так повезло, — произносит наконец Трус.

— Сумасшедшая семейка, — вторя, смеется Гвен.

— И ты даже не представляешь себе насколько.

Гвен кладет подбородок на руку и смотрит, как Таро хрупает яблоками. Здесь действительно красиво. Если не обращать внимания на обособленность, если одиночество — не гнетет. Трус поднимается со ступенек и идет к двери. Он не выносит долгого общения. Пять минут — как раз в пределах нормы. Но не больше.

— Вы куда?

Нет, он не желает больше вспоминать семью. Вспоминать тоску запредельную. У него есть на сейчас занятие получше.

— Домой, — бросает он через плечо.

— Опять к бутылке?

Подошел Таро, и Гвен, поднявшись, берется за уздечку.

— Это вроде как ваш род занятий, да? Быть вечно вдрызг пьяным?

— Ага, угадала, работаю алкашом.

Он жмурится на блеск ледяных алмазов Глухой топи. Можно просто толкнуть дверь, зайти и сделать вид, что на дворе под яблоней никого нет.

— А вы знаете — если вам это, конечно, интересно, — что ваш сын вообще не пьет? Даже пиво. Все вокруг, набравшись, могут лежмя лежать, а он и не притронется к бутылке.

Трус берется за ручку двери, но не входит.

— Вы бы гордились им…

Трус стоит спиной, но девушка чувствует: он слушает.

— …если бы озаботились хоть что-нибудь о нем узнать.

Трус оборачивается. Гвен, испуганная своей резкостью, замолкает. Дело ясное: такая не отступит. Если уж она любит — сражаться будет до последнего. Что она и делает сейчас.

— С чего ты взяла, что у меня есть выбор?

Его голос звучит грубо.

— Есть. Надо просто его сделать.

Трус смотрит, как она ведет со двора коня, огибает запертые садовые ворота и исчезает в глубине Глухой топи, где неясный свет послеполуденного солнца уже начал плавить лед. Что-то теплое затрепетало в груди у Труса, он опять садится на ступеньки. Расшатанные половицы скрипят, под ними в норе давно обосновались еноты. Когда Трус идет мимо здешних болот на 22-е шоссе, в винный магазин, что на обочине, — это, несомненно, выбор. Но все эти годы он не прекращал думать, что есть ведь и другой.

Делай что хочешь; делай что должен; делай что, как тебе кажется, делать не в силах.

Ему плохо. Если это апоплексический удар, то поделом ему — за все те разрушения, которые он навлек на свое изможденное тело. Если разбито сердце, то они это заслужил. Сегодня к вечеру так похолодает, что для ржавой железной печки потребуется куда больше дров. Дым над Глухой топью напомнит стаю черных дроздов. Трус будет пить сначала «лед», потом примется за «снежок». В общем, напьется до бесчувствия. А на следующий день, проснувшись на холодном полу, с удивлением обнаружит, что слова той девушки все еще звенят в его ушах.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

16

Сколько навалит нынешней зимой снега? Вот что очень интересует жителей Дженкинтауна. Какой высоты поленницу складировать у веранды? Сколько денег дать Фонду снегокопов, который платит местным парням за очистку подъездных аллеек для престарелых горожан? Есть мнение — по крайней мере, среди завсегдатаев «Льва», — что предстоит долгий, тяжелый сезон (так, кстати, считают и постоянные посетители читального зала библиотеки). Шершни в эту осень ой как высоко соорудили себе гнезда — значит, снег будет глубокий. У овец и коней в ноябре особенно густая шерсть, белки все еще собирают на зиму каштаны, и славки уже мигрируют на юг, покинув гнезда в густых плющах и пролетая над Дженкинтауном куда раньше обычного.

У Кена Хелма рядом с его небольшим домом выросла целая гора.