Нам удалось открыть дверь рубки, и мы вытащили оттуда сверток мокрой парусины и расстелили ее на палубе, сложив в несколько раз, словно постель. Потом Кареглазка рассмеялась и заключила меня в объятия, и мы дико и радостно обнимались, а с наших тел сыпались кристаллы, и мы хохотали, словно идиоты.

С тех пор я часто думал о том, как нам повезло, что мы так любили друг друга. Иначе мы чувствовали бы себя страшно неловко, поскольку никто из нас не знал, что, собственно, делать. Мы боролись в складках теплой влажной парусины, все еще хохоча, извиваясь, когда материя липла к нашим телам; мы хотели прикасаться друг к другу так долго и так плотно, как только можно. В какой-то момент мы обнаружили, что лежим, вытянувшись во весь рост, обнаженные, настолько близко друг к другу, как никогда прежде, и ничто не удерживало нас от того, чтобы совершить то чудесное таинство, которое совершали взрослые, - ничто, кроме нашего собственного невежества.

Потом я поцеловал Кареглазку в соленые мягкие губы и обнаружил, что лежу на ней сверху, а она шевелится подо мной, расставив ноги и соприкасаясь со мной бедрами; мы стали одним целым, и я увидел, как ее лицо исказила гримаса; я быстро остановился и чуть не заплакал, потому что причинил ей боль.

- Пожалуйста, Дроув, дорогой. Продолжай, - прошептала она, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слезы; и я продолжил, и внезапно она стала мягкой и теплой, и прекрасной, и трепетной...

Потом, позже, солнце было все там же, над головой, и невозможно было сказать, как долго мы пролежали, - Кареглазка открыла глаза, улыбнулась и придвинулась ко мне.

- Дроув?..

- Послушай, я думаю, нам надо возвращаться. На этом корабле есть то, что нужно городу.

Две паровые пушки все еще оставались на палубе, и наверняка в трюмах было другое военное снаряжение, которое могло очень скоро понадобиться Паллахакси.

- О Ракс. Я хочу, чтобы ты опять полюбил меня, Дроув. Опять, опять и опять. Я не хочу уходить отсюда. Знаешь что? - ее недовольная гримаса превратилась в улыбку. - Тебе придется на мне жениться, Дроув. Я расскажу своим родителям, как ты овладел мной, и тебе придется на мне жениться. А потом мы будем любить друг друга каждую ночь, всегда. Мы будем вдвоем спать на кровати, где спал Регент.

- Кареглазка, ты ведь не расскажешь родителям, правда?

- Расскажу, если ты не полюбишь меня прямо сейчас.

Я быстро выбрался из импровизированной постели, иначе мне никогда бы это не удалось. Ее цепкие маленькие руки все время преследовали меня, и в какой-то момент я чуть не упал, но сумел освободиться и встал.

- Пошли, - сказал я.

Она в смятении уставилась на меня.

- Я же вижу, что ты хочешь меня, тебе не удастся меня одурачить.

- Кареглазка, дорогая, конечно, хочу. Но разве ты не понимаешь? Сейчас у нас есть шанс прекратить этот спор между городом и парлами. Мы должны рассказать им как можно скорее, пока кто-нибудь еще не пострадал. Потом я стану приходить к тебе в комнату, когда твои родители будут на работе. Ладно?

- Тебе виднее. - Она поднялась на ноги и медленно надела остатки своего платья.

- О, ради Фу... - Я быстро оделся, потом схватил Кареглазку и поправил ее платье в том месте, где она оставила открытой одну грудь, что сводило меня с ума.

Только сейчас я сообразил, что прошло всего шестьдесят дней с тех пор, как я приехал в Паллахакси. Трудно было узнать ту девушку на пляже, где мы потерпели кораблекрушение, в этой соблазнительной юной сирене, полностью осознававшей свою власть надо мной. Я подумал о том, повзрослел ли и я столь же быстро, как и она, и решил: возможно, да.

Теперь я был в состоянии мыслить более абстрактными категориями, о будущем того, что меня окружало, о реальности войны. Шестьдесят дней назад я никогда бы не подумал о том, чтобы сообщить о всплытии затонувшего корабля властям; я бы предоставил это дело взрослым, а сам бы играл в слингбол или гонял бегунчиков.