— Это рабочий, делает ремонт у нас в приемном отделении, — пояснил он. — Пришел, наверное, пьяным, вот и напоролся животом на фрагмент витражного стекла. Не знаю уж, как ему это удалось. Кровищи!.. Я как раз в этот момент выходил на улицу… Попробуем ушить аорту, — решил наконец хирург.

В медицинских книгах, которые Элеонора уже успела прочесть, об ушивании сосудов говорилось очень мало. Обычно при ранениях сосудов производилась их перевязка, но перевязать основную артерию? Это означает лишить кровоснабжения все органы таза и ноги. Сможет ли больной выжить после этого? Николай Иванович Пирогов, величайший хирург, доказал, что в принципе такое возможно… Но чаще всего пострадавшие с повреждениями аорты не доживают до операционного стола, поэтому мало кто из хирургов сталкивался с этой проблемой.

Элеонора нашла самую тонкую иглу, достала новую катушку лучшего шелка и затаив дыхание стала помогать Воинову зашивать дефект в аорте. Александра Ивановна тем временем наладила вливание физиологического раствора и стала плотоядно поглядывать на Воинова, очевидно, собираясь выдоить из него очередную дозу крови для переливания больному. Наготове она держала эфир. Поскольку рабочий был без сознания от большой потери крови, наркоз ему не дали, да и времени для этого не было.

Кровяное давление оставалось очень низким, что устраивало хирурга, поскольку при низком давлении удобнее оперировать. Но вскоре давление придется поднять, и тогда пострадавший может прийти в себя. Воинов хорошо справился с ушиванием аорты, дополнительно укрепил линию швов сальником и приступил к ушиванию брюшной стенки, крикнув Титовой, чтобы та поднимала больному давление всеми известными ей способами.

И вот когда непосредственная опасность для жизни рабочего миновала, стараниями операционной сестры начал определяться пульс на лучевых артериях, а Воинов уже накладывал швы на кожу, в операционную ввалилась комиссия совета попечителей.

Титова тихо выругалась.

Что ж, такое время от времени случалось. Любой состоятельный человек, регулярно жертвующий деньги на развитие Клинического института, мог войти в совет попечителей. Этим правом пользовались в основном непризнанные профессора и скучающие дамы. Периодически они отравляли жизнь сотрудникам института, являясь с различными проверками. За часовую экскурсию по институту невозможно было составить представление о его работе, поэтому совет занимался преимущественно тем, что изобретал всевозможные формы отчетности. Изучение форм тоже не слишком расширяло познания попечителей, но обычно они к этому и не стремились.

То, что четверка важных стариков — а именно так выглядела комиссия на этот раз — добралась до операционной, свидетельствовало о нездоровом повышении активности совета.

Отставной профессор Лобанов, возглавлявший проверку, начал орать прямо с порога:

— Да это же варварство! Анатомический театр! Я ни разу в жизни не видел такой безобразной картины! Счастье, что с нами нет дам!

Воинов накладывал последний шов.

— Кто вас пустил сюда? — резко спросил он. — Идет операция, а вы вламываетесь, кричите. Вот где настоящее варварство, если угодно.

Лица членов комиссии стали наливаться свеклой. Ох, не следовало Воинову брать такой тон!.. Хорошо хоть, что комиссия заявилась на последнем этапе операции, когда дрогнувшая от неожиданности рука хирурга не может наделать беды. А если бы они пришли во время наложения швов на стенку аорты!

— И это происходит в учреждении, которое призвано служить эталоном для докторов всей России! — Голос Лобанова поднимался до визга.