— Можно покурить у вас? — устало спросил он.
— Да, конечно, я уже закончила на сегодня. — Элеонора гордым взглядом окинула результаты своей работы.
— Молодец! — Воинов устроился на лавке возле стены. — Скажите, вы очень боитесь?
— Да. — Неожиданно для него Элеонора засмеялась. — Но вы не знаете, чего я боюсь больше всего!
— И чего же? — нахмурился он.
— Того, что снаряд залетит прямо сюда и уничтожит все, что я приготовила за эти дни!
— Ну, этого можно избежать! — Воинов тоже засмеялся. — Давайте отнесем ваши заготовки в погреб, там их никакой снаряд не достанет!
Элеонора накинула тулупчик, Воинов поднял тяжелую крышку погреба и спрыгнул вниз. Прижимая к себе коробку с заготовками, Элеонора стала медленно спускаться по лестнице. Не удержав равновесия, она оступилась и угодила прямо в крепкие объятия своего начальника. Несколько мгновений он держал ее, и даже через тулуп девушка чувствовала жар его тела.
— Немедленно отпустите! — громко вскрикнула она и попыталась вырваться, едва не уронив коробку.
— Пожалуйста. — Воинов разжал руки. — Но незачем было так кричать, все равно никто бы вас не услышал.
Когда они вылезли из погреба, он мрачно посмотрел на смущенную девушку.
— Вы решили, что я покушаюсь на вашу честь? Скорее уж я покушусь на честь Стремительного… — С этими словами Воинов вышел из избы.
Остаток вечера Элеонора тяжело переживала эту размолвку. Она понимала, что своим криком обидела Воинова, но он тоже хорош! Это же надо, в такой форме сравнить ее с конем!
Но ведь она приехала сюда работать, а не выяснять отношения с этим плохо воспитанным человеком.
На следующий день она ждала извинений, хотя внешне этого не показывала. А к вечеру привезли новую партию раненых, и она поняла, что извинений не дождется — Воинову стало не до них.
* * *
Жизнь лазарета шла своим чередом, и чем дальше, тем больше дел находилось для Элеоноры. Помимо обеспечения асептических условий и ассистирования хирургам на сложных операциях, она делала перевязки тем раненым, которых не удавалось вовремя эвакуировать в тыловые госпитали, и легкораненым, которые хотели остаться в строю.
Ей казалось, что за короткое время она очерствела душой. Из-за раненых она готова была жертвовать редкими часами сна и отдыха, но не испытывала к ним настоящего сострадания. Вид раны уже не заставлял ее сердце сжиматься от жалости, теперь она хладнокровно прикидывала, что будет делать доктор и какие потребуются инструменты. А стоны и крики лишь напоминали ей о том, что необходимо пополнить запасы наркотиков.
Ей хотелось поговорить о происходящих в ней изменениях с Воиновым, но их прежние доверительные отношения так и не восстановились. Поэтому своими сомнениями она поделилась с Корфом.
— То, что происходит с вами, — сказал он, — это естественная защитная реакция. Если бы вы, княжна, приехали на фронт на экскурсию, ваше сердце разорвалось бы от жалости к этим несчастным. Но вы приехали работать, для работы нужен ясный рассудок, вот мозг и не дает воли лишним эмоциям.
А работы все прибывало. Вскоре Элеоноре пришлось взять на себя руководство санитарами, и это была сложная задача. Как подчинить себе взрослых, видавших виды мужчин? Она обращалась с ними безукоризненно вежливо и никогда не требовала лишнего. Постепенно санитары начали уважать девушку, видя, как четко работает она сама и как много успевает.
Но конечно, случались и конфликты, например, по поводу стирки операционного белья. Мужчины с большим удовольствием свалили бы всю стирку на Элеонору, им и так-то казалось недопустимым расточительством использовать на каждую полостную операцию по четыре-пять простыней. |