Я глянул на бывшего военного, стоявшего навытяжку в дверном проеме.

— Хорошо. Это все? — произнес я.

— Больше сообщений не было, сэр, — отрапортовал он.

Я, глубоко задумавшись, прошел в кабинет, остановился у открытого окна и стал внимательно рассматривать обсаженную деревьями дорогу, отныне и навсегда связанную с воспоминаниями о самых темных тайнах трагедии, в которую я оказался втянут столь неожиданным образом.

Мне было известно, что у Гаттона имелась своя теория: он считал, что выбор Ред-Хауса для осуществления ужасного плана был отнюдь не случаен, а продиктован удобством расположения дома с точки зрения убийцы. Короче говоря, он полагал, что лондонский штаб преступника — то есть, как мы были убеждены, доктора Дамара Грифа — находился где-то по соседству!

Этот поразительный вывод основывался, по моему мнению, на довольно шатких предпосылках и тем не менее тревожил меня. Самые зловещие проявления сверхъестественного зеленоглазого создания (я не мог заставить себя считать его женщиной и вообще не думал о нем как о человеке) были связаны с темнотой, которую так любят кошки; признаюсь, я с некоторым беспокойством ожидал наступления ночи. Мои страхи, несомненно, только разожгло воспоминание о последних словах Гаттона, сказанных инспектором перед моим отъездом из Аппер-Кросслиз:

«Их логово во Фрайарз-Парке разрушено, мистер Аддисон, и им придется скрываться в ином пристанище, пока нам неизвестном, том самом, где они прятались, когда разрабатывали сложный план убийства сэра Маркуса. Единственной альтернативой является бегство за границу, но Управление уголовных расследований настороже и такой исход практически невозможен, особенно если вспомнить о приметной внешности доктора Дамара Грифа. Конечно, они могут обосноваться где угодно, но я склонен думать, что они отправятся в Лондон».

Я догадался, что известие о признании Эрика Каверли, появившееся в газетах, было как-то связано с этой версией инспектора, но в правильности его теории мне лишь предстояло убедиться.

Поскольку документ (о котором мне поведала Изобель) был доверен ей втайне от всех, вдохновленное полицией сообщение могло оказаться выстрелом наугад; тот факт, что оно попало в цель, мог показаться одной из тех случайностей, что зависят от слепой прихоти судьбы — но в нашем случае все это стало итогом тщательно продуманной схемы. Инспектор, как и я, не сомневался в невиновности Ка-верли и верил в нерушимость его алиби, ибо знал, что если Эрик все же прервет свое непостижимое молчание, его слова опровергнут все подозрения. Я лишь не понимал, зачем Гаттону понадобилось опережать события.

Я быстро перекусил, будучи слишком встревожен и не чувствуя голода, вернулся в кабинет, подошел к книжному шкафу и достал «Египетское искусство» Масперо. Я вновь рассеянно пробежал глазами отрывки, выписанные Гатто-ном в блокнот: все они рассказывали об атрибутах Баст, богини-кошки. Насколько помню, я снова задержался на строке: «Она играла своими жертвами, как кошка мышами».

Подавив стон разочарования, я вернул книгу на место и задержался у открытого окна, вглядываясь в спускающиеся сумерки. Я напряженно размышлял, но внешне не выдавал этого: стоял, облокотившись о подоконник, а перед глазами чередой проходили люди, связанные с тайной «Ори-тоги».

Когда я созерцал мысленный образ евразийского доктора, раздался телефонный звонок. Я мгновенно встрепенулся, прошел в маленькую переднюю к аппарату и снял трубку, хотя знал, что сейчас появится Коутс, все это время возившийся в саду.

— Алло! — произнес я.

Мне ответил незнакомый и довольно невнятный мужской голос:

— Это мистер Аддисон?

— Да.

— Я только что прибыл из Кросслиз с инспектором Гат-тоном. Он просит вас без промедления встретиться с ним у полицейской будки на углу главной улицы.