— Мордаунт, Мордаунт! — сказал Эндрю, глубоко вздохнув. — Я не хотел услышать от вас это. Я вас люблю, так же, как и Урсулу, но мне неприятно слышать о желании вашем жениться на ней.

— Вы огорчаете и вместе с тем удивляете меня, мой добрый друг. Вы всегда желали одного: чтобы я познакомился с вашей племянницей, чтобы полюбил ее и женился на ней, а теперь, когда я узнал и полюбил ее, вы отказываете мне в ее руке, как будто я недостоин ее.

— О нет, мой друг! Нет. Вы знаете, что я о вас не могу так думать, есть совсем другая причина. Я помню все, что говорил вам раньше. Что же делать! Я был старый шут, болтун, который не видел дальше своего носа, я тогда служил в армии, мы были капитанами; тогда мне казалось, что мы с вами равны, и поэтому я посмел думать, что для вас будет большая честь жениться на моей племяннице, но с тех самых пор, как я возвратился в леса и опять взялся за цепи, чтобы заработать этими средствами насущный хлеб, ах, с тех пор многое изменилось. Поверьте мне, что Урсула Мальбон не пара сыну генерала Литтлпэджа!

— Все, что вы мне сказали, Эндрю, совершенно противоречит вашим постоянным правилам и вашему характеру; эти мысли собственно не принадлежат вам, вы их у кого-то позаимствовали.

— Я не спорю и не защищаюсь: все это наговорила мне Урсула.

— Урсула! А откуда она могла знать и думать, что я посватаюсь к ней когда-нибудь?

— Садитесь, любезнейший Мордаунт, я расскажу вам всю эту историю. Сускезус, почему ты отошел от нас?

Оставайся, ты нам не мешаешь и можешь тоже слушать.

Садись на свое прежнее место, вот сюда, возле меня. Я от тебя ничего не скрываю. Вот в чем дело, Мордаунт. После возвращения из лагеря, когда моя голова еще кружилась от славы, от воспоминаний об эполетах, я решил рассказать о вас Урсуле то же самое, что говорил вам про нее.

Я говорил ей о вашей красоте, храбрости, бескорыстии, честности, о вашем уме и о веселом характере, вспоминал при ней о том, как часто вы веселили нас в то время, когда мы шли на штурм, одним словом, рассказывал ей все, что может и должен рассказать преданный вам друг; и эти разговоры повторялись не раз и не два, а двадцать или тридцать раз, уверяю вас, Мордаунт!

— Мне хотелось бы узнать, что отвечала на это Урсула?

— Ее ответы и раскрыли мне глаза. Сначала она смеялась, шутила, слушая меня, но однажды, когда я снова стал рассказывать ей про вас, она вдруг задумалась а потом сказала, что бедной сироте не следует и думать о подобном замужестве, что ваши родные никогда на это не согласятся, короче, что наследник генерала Литтлпэджа никогда не женится на бедной племяннице землемера.

— И вы, мой добрый Эндрю, поверили всему этому?.

— А как же? Посмотрел бы я, чтобы вы сделали на моем месте! Если бы вы послушали, как она это говорила, — вот так и западает каждое ее слово в сердце! И тогда, Мордаунт, вы, как и я, ничего бы ей не ответили.

— Скажите мне, Эндрю, неужели вы серьезно не хотите отдать мне в жены Урсулу?

— Это зависит не от меня, а от Урсулы. Ваше положение не изменилось: она по-прежнему племянница землемера, а вы — сын генерала. Поговорите с ней и сами услышите, что она вам ответит.

— Я говорил уже с ней, и ничего подобного она мне не сказала.

— Удивительно!.. Так вас не заставили ретироваться?

— Совсем нет. Мне остается теперь только получить одно лишь согласие родителей.

— Странно!.. Я всегда был холостым, Мордаунт, и, признаюсь, не очень разбираюсь в женских сердцах, но мне кажется, что нужно читать в них так, что если один раз прочитаешь белое, то в другой раз следует говорить — черное. И все же Урсула племянница бедняка землемера.

— Эндрю!.