Ненависть к Гиллеаму стала чем-то осязаемым. Теперь, внезапной вспышкой, Бойс осознал, что вся его жизнь в Кераке вела к этому единственному моменту — к убийству Гиллеама. Ему показалось, что именно для этого он был рожден и жил до этого страшного часа.
Тут не было никакой логики. Смутно Бойс понял, что так наверняка предопределила судьба — иначе почему он один не уснул, когда в Керак пришел разрушитель? Но сейчас было не время размышлять об этом. Не время раздумывать, почему лорд Керака пришел уничтожить замок. Бойс на какой-то период лишился рассудка. Остались лишь ненависть и возбуждение перед битвой.
Шаги сотрясали лестницу, словно по ней поднимался гигант, который был уже совсем близко. В воздухе гремело от его поступи. Бойс смутно осознал, что вокруг носятся какие-то невидимые создания, задевающие его одежду. Но у него не было времени думать об этом.
На столе Танкреда, рядом с его обмякшей вытянутой рукой, лежал меч. Бойс схватил его, вытащил из ножен и покачал в руке. И как только он это сделал, рукоятка словно ударила его током, а Танкред, лежащий на столе, шевельнулся и резко вздохнул. Меч сам двигался в ладони Бойса. Сам описал дугу в наполненном ароматом цветов воздухе и вернулся на место.
Бойс сразу же понял, что это магический меч.
Снаружи донесся смех, глубокий, дикий хохот, который принадлежал Гиллеаму лишь отчасти. Таких необычных звуков Гиллеам никогда не издавал. Затем, впервые с тех пор, как на Керак наложили заклятие, Бойс вспомнил Хью де Мандо и то, как странно он изменился, побывав в Городе крестоносцев.
ГЛАВА VII
Вероломный крестоносец
Украшенная звездами дверь распахнулась с грохотом, дважды отразившимся эхом в комнате Танкреда. Розоватый дым дико закрутился. В дверном проеме появилась огромная фигура Гиллеама. Он порывисто смеялся, сотрясаясь всем телом, и Бойсу показалось, что этот звук разносится по всему опутанному магией Кераку, погрузившемуся в тишину.
Огромный меч Гиллеама был в его могучем кулаке и сверкал в тусклом воздухе кельи Танкреда. Его лицо не было веселым. Да, он смеялся, но только губы весело морщились. Глаза же крестоносца выглядели так же, как и у Танкреда, а на самодовольном и упрямом лице лежала тень, ужасная тень.
— Танкред! — взревел Гиллеам голосом, который должен был бы разбудить всех спящих в замке. — Танкред, настал час твоей смерти!
Он тяжело ступил вперед — вся комната содрогнулась от этой нечеловеческой поступи — и занес огромный меч над головой мага.
Каким-то дальним уголком разума Бойс внезапно и с абсолютной уверенностью понял, что это не настоящий Гиллеам. Вражда между ними была кровной, связь походила, скорей, на родство, которое нельзя разрушить самостоятельно.
Гиллеам, покинувший Керак и выкрикивающий теперь угрозы Танкреду, никогда бы не проигнорировал Бойса, стоящего с мечом в руке. Нет — этот Гиллеам был уже не тем, кто покинул замок.
По своей собственной воле меч в руках Бойса описал светящуюся дугу. И сделал это как раз вовремя. Меч Гиллеама уже падал, и через секунду голова мага покатилась бы по расписному столу.
В воздухе раздался грохот, словно столкнулись две молнии. Сталь заскрежетала о сталь, посыпались искры. Гиллеам проревел тяжеловесное ругательство на языке, который Бойс никогда не слышал раньше (Бойс предположил, что именно на нем разговаривали в Городе Колдунов), и огромный меч поднялся снова, разрезая кольца дыма над головой Танкреда.
Это был странный бой. В дни крестоносцев жили закаленные люди. Могучие мечи, которыми они размахивали, были такими тяжелыми, что современный человек вряд ли бы сумел поднять один из них даже двумя руками. Только магия позволила Бойсу отражать ужасные сокрушающие удары Гиллеама, сыплющиеся один за другим. Магия и ловкость меча, сражавшегося по собственной колдовской воле... и то, что Гиллеам еще ни разу не направил меч на самого Бойса. |