|
Старик сразу успокоился. – Ладно, пусть будет восемьдесят. Я согласен уступить, раз дело идет о родных детях. Дергавшую за блузу старика Розу растревоженная скупость тоже заставила заговорить. – Нет, нет, – повторяла она. Иисус Христос был совершенно равнодушен к этим спорам. С тех пор как он побывал в Африке, земля его не интересовала. Он горел сейчас единственным желанием получить свою долю, чтобы выручить за нее деньги, и поэтому с насмешливым высокомерием продолжал переваливаться с боку на бок. – Я сказал – восемьдесят, – кричал Фуан, – значит восемьдесят! И от своего я не отступлю, клянусь господом богом! Так вот: девять с половиной гектаров; это будет семьсот шестьдесят франков, а если округлить, то и все восемьсот… Ладно! Пусть мне будет пенсия в восемьсот франков. Пожалуй, это справедливо! Бюто грубо расхохотался, а обалдевшая Фанни трясла головой в знак протеста. Г н Байаш, с самого начала спора рассеянно смотревший в сад, повернулся теперь к своим клиентам, делая вид, что слушает их. Он подергивал привычным жестом свои баки и, переваривая изысканный завтрак, находился как бы в дремоте. На этот раз, однако, правда была на стороне старика. Но дети, увлеченные торгом, желая добиться самой выгодной сделки, рассвирепели, спорили из за каждого гроша, ругались, как на базаре при покупке поросенка. – Восемьсот франков? – насмехался Бюто. – Так вы хотите провести остаток своих дней, как буржуа?.. Да на восемьсот франков можно жить четверым. Скажите уж прямо, что вы хотите объедаться, чтобы околеть от несварения желудка. Фуан был настроен еще довольно мирно. Он находил эту торговлю вполне естественной. Он предвидел все это раньше и сам был увлечен тем же желанием получить как можно больше. – И это еще не все… Само собою разумеется, что мы сохраняем за собой до конца жизни дом и сад… А потом, раз мы уж ничего больше не будем получать от земли и у нас не будет коров, мы хотим, чтобы нам давали в год бочку вина и сто вязанок хвороста, а также десять литров молока, дюжину яиц и три сыра в неделю. – О папаша! – с болью в голосе сказала Фанни, подавленная. – О папаша! Бюто перестал спорить. Он вскочил со стула и резкими движениями ходил по комнате. Он даже надел фуражку, как бы собираясь уходить. Иисус Христос тоже встал, обеспокоенный, что из за пустяков может сорваться весь раздел. Делом сидел с бесстрастным выражением лица, подперев рукою лоб и погрузившись в глубокое размышление, причем, однако, было заметно, что и он недоволен. Видя все это, г н Байаш почувствовал необходимость ускорить дело. Он встряхнулся и начал сильнее теребить баки. – Знаете, друзья, вино, хворост, сыр и яйца – все это полагается по обычаю. Но его прервали ядовитые замечания: – Может быть, яйца нужно давать с цыплятами внутри? – Да разве мы сами пьем свое вино? Мы его продаем. – Жить себе припеваючи и плевать на все на свете, а дети будут надрываться… Это неплохо, черт возьми! Нотариус, которому тысячу раз приходилось слышать подобное, флегматично продолжал: – Обо всем этом нечего говорить… Иисус Христос, да сядете ли вы наконец или нет, черт вас дери! Из за вас ничего не видно! Так вот: все это – дело решенное. Если вы не будете давать на прокорм натурой, на вас пальцами станут показывать… Остается лишь установить точную цифру ренты… Делом сделал наконец знак, что хочет говорить. Все сели на свои места, и он медленно проговорил среди всеобщего внимания: – Прошу прощения, то, что говорит отец, кажется мне справедливым. Раз он может получить за аренду земли восемьсот франков, значит он должен столько и требовать… Но только мы со своей стороны рассчитываем иначе. Ведь он не сдает нам землю в аренду, а передает. |
