|
Однако он ходил таким же грязным, в отрепьях, несмотря на то, что его дочка Берта шуршала вокруг своими шелковыми платьями. Если бы не жена, он закрыл бы и бакалейную лавку и кабак, так как становился спесивым, поддаваясь глухо нараставшему в нем честолюбию, пока что еще не сознаваемому. Но жена жадно стремилась к наживе. Да и он сам, не занимаясь ничем, не мешал ей разливать вино по стопкам, чтобы досадить своему соседу Лангеню, который торговал табаком и вином. Это было старое соперничество, никогда не потухавшее и всегда готовое вспыхнуть с новой силой. Бывали, однако, недели, когда соперники жили в мире. Так было и теперь. Поэтому Лангень вошел в кабак вместе со своим сыном Виктором, здоровым, неуклюжим парнем, который скоро должен был призываться. Лангень, очень высокий, с маленькой совиной головой на широких костлявых плечах, обрабатывал землю. Жена же его развешивала табак и лазила в погреб. Особую важность придавало ему то, что он брил и стриг всю деревню. Этому ремеслу он научился в полку и занимался им как у себя в лавке, так и на дому у своих клиентов, если они того желали. – Ну, как же насчет бороды? Хочешь сегодня, кум? – спросил он еще с порога. – Ай правда! Я ведь просил тебя прийти! – воскликнул Макрон. – Давай, если хочешь, хоть сейчас. Он снял со стены старый тазик для бритья, взял мыло и налил теплой воды. В это время Лангень достал из кармана огромную, как кухонный нож, бритву и принялся точить ее на ремне, прикрепленном к футляру. Но вдруг из соседнего помещения бакалейной лавки раздался визгливый голос. – Это еще что? – кричала Селина. – Вы будете мне разводить грязь на столиках? Я не позволю, чтобы у меня щетина попадала в посуду. Это был намек на сомнительную чистоту кабачка Лангеня, где, как говорила Селина, можно было скорее наесться волос, чем напиться вина. – Торгуй своим перцем и оставь нас в покое! – ответил Макрон, обиженный, что ему сделали замечание при всех. Иисус Христос и Бекю захохотали. Получила, буржуйка! И они заказали еще литр, который она принесла с сердитым видом, не говоря ни слова. Они тасовали карты и швыряли их на стол с такой силой, будто хотели друг друга убить. Козырь, козырь и козырь! Лангень уже намылил своего клиента и держал его за нос, когда в дверях показался школьный учитель Леке. – Здравствуй, честная компания! Он не сел, а принялся молча греть себе бока у печки. Виктор же, сидя сзади игроков, углубился в созерцание игры. – Кстати, – сказал Макрон, улучив минутку, пока Лангень вытирал ему о плечо пену с бритвы. – Господин Урдекен сегодня перед обедней опять говорил со мной о дороге… Надо же нам наконец решиться. Дело шло о прямой дороге из Рони в Шатоден, о которой толковали уже давно: в то время на лошадях можно было ездить в Шатоден только через Клуа. Новая дорога должна была сократить путь примерно на два лье. Конечно, прокладка дороги представляла большую выгоду для фермы, и мэр, надеясь склонить к этому муниципальный совет, очень рассчитывал на содействие своего помощника, тоже заинтересованного в скором разрешении вопроса. Нужно было соединить новую дорогу с той, что проходила низом. Это позволило бы подъезжать в экипаже и к церкви, куда сейчас добирались только козьими тропинками. Проектируемый путь должен был проходить по переулку, начинавшемуся между двумя кабачками. Его приходилось расширять, чтобы провести дорогу в обход косогора. Тогда земля бакалейщика, прилегая непосредственно к дороге, удесятерилась бы в цене. – Да, – продолжал он, – похоже на то, что правительство, чтобы помочь нам, ждет, пока мы сами не ассигнуем на это какой нибудь суммы. Лангень был муниципальным советником, но у него за домом не было ни клочка земли, и он ответил: – Мне наплевать! Какого черта мне в твоей дороге? И, принявшись яростно, словно теркой, скоблить вторую щеку, он обрушился на ферму. |
