|
Увидев номер, доставшийся брату, он побледнел, страсть азарта душила его. – Вот еще! Это почему? – ответила она. – Я не смотрю, а щупать я имею право. – Ладно, – пробормотал отец, – бумажки все одинакового веса. Наконец она решилась и побежала к окну. – Один! – Значит, Бюто достался третий, – заметил Фуан, – тащи его, парень! Стало еще темнее, и никто не мог заметить, как исказилось лицо младшего брата. Он загремел: – Ни за что! – Как?! – И вы думаете, что я соглашусь? Так нет же, никогда… Третий номер! Самый плохой… Я ведь вам говорил, что хотел разделить иначе. Нет, нет, вы меня не проведете… И потом – разве я не понял всех ваших махинаций? Разве не младший должен был тянуть первым?.. Нет, нет, я совсем не буду тянуть, раз вы мошенничаете. Отец и мать смотрели, как он бесновался, топал ногами и стучал кулаками. – Бедный мальчик, ты совсем сошел с ума, – сказала Роза. – Я знаю, мамаша, что вы меня никогда не любили. Вы с меня готовы были содрать кожу, чтобы отдать ее брату. Вы все поедом ели меня… Фуан грубо прервал его: – Перестань дурить, говорят тебе… Будешь ты тащить или нет? – Я хочу, чтобы начали снова. Но это вызвало всеобщий протест. Иисус Христос и Фанни зажали в руках свои билеты, как будто их хотели у них вырвать. Делом заявил, что розыгрыш был произведен правильно, а Гробуа весьма обиженным тоном сказал, что уйдет, если ему не доверяют. – Тогда я требую, чтобы папаша прибавил к моей доле тысячу франков деньгами из своей кубышки. Старик, на минуту растерявшись, что то забормотал. Потом он выпрямился и, разъяренный, надвинулся на Бюто. – Это еще что? Ты меня хочешь уморить, паршивец! Можешь разобрать весь дом по камешку и не найдешь ни гроша… Бери билет, черт, или совсем ничего не получишь! Бюто, упрямо нахмурив лоб, не отступил перед поднятым кулаком отца. – Не возьму! Снова наступило неловкое молчание. Теперь огромная шляпа с единственным билетом на дне, который никто не хотел брать, стесняла всех и как будто мешала двигаться. Чтобы как нибудь покончить с этим, землемер посоветовал старику тащить самому. Старик с важностью опустил руку и, вытянув билет, отправился к окну прочесть его, как будто не знал, что там написано. – Три!.. Тебе достался третий номер, понимаешь? Акт готов, и, конечно, господин Байаш ничего уже в нем не будет менять. Что сделано, того уж не переделаешь… А так как ты ночуешь здесь, у тебя еще целая ночь, чтобы подумать… Кончено, больше не о чем говорить! Бюто, скрытый во мраке, ничего не ответил. Остальные с шумом подтвердили свое согласие с мнением отца, а мать решились наконец зажечь свечу, чтобы накрыть на стол. В эту минуту Жан, шедший за своим товарищем, увидел две какие то фигуры, которые стояли обнявшись на пустынной и темной дороге и следили за тем, что делается у Фуанов. Под аспидно серым небом начинали уже летать хлопья снега, легкие, как пух. – Ах, это вы, господин Жан! – сказал нежный голос. – Вы нас испугали! Тогда Жан узнал Франсуазу, скрывшую под капюшоном свое длинное личико с толстыми губами. Она прижалась к своей сестре Лизе, обняв ее за талию. Сестры обожали друг друга, и их всегда встречали обнявшимися. Лиза, более высокая, с приятной, несмотря на крупные черты и начинающую полнеть фигуру, наружностью, оставалась даже в своем несчастном положении веселой. – Так вы, значит, шпионите? – весело спросил он. – Еще бы! – ответила она. – Мне ведь интересно, что там происходит. Надо же знать, заставит ли это Бюто решиться. Франсуаза ласково обхватила другой рукой вздутый живот сестры. – Черт его побери! Свинья!. |
