|
. Когда получит землю, так еще, пожалуй, захочет взять девушку побогаче. Но Жан обнадежил их, сказав, что дележ, очевидно, закончен, а все остальное устроится. Потом, когда они узнали, что Жан будет обедать у стариков, Франсуаза добавила: – Мы с вами еще увидимся, мы придем на посиделки. Он посмотрел им вслед, в ночной мрак. Снег стал падать сильнее. Их одежда, слившаяся в одно общее пятно, покрывалась белым пухом. V После обеда, в семь часов, Фуаны, Бюто и Жан отправились в хлев посмотреть тех двух коров, которых Роза собиралась продавать. Скотина, привязанная в глубине стойла, перед кормушкой, согревала помещение исходившим от нее и от подстилки теплым паром. В кухне же, получавшей тепло только от трех небольших поленьев, на которых готовился обед, в ранние ноябрьские заморозки было уже холодно. Поэтому зимою собирались на посиделки именно там. Помещение с земляным полом представляло все удобства: нужно было только перетащить туда маленький круглый столик и десяток старых стульев. Свечи соседи приносили по очереди; на потемневших от пыли голых стенах плясали огромные тени, вытянувшиеся до самой паутины, висевшей на балках; в спину ударяло теплое дыхание коров, которые лежа пережевывали свою жвачку. Большуха пришла раньше всех, захватив с собой вязанье. Она никогда не приносила свечи, пользуясь тем почтением, которое внушал ее преклонный возраст. Большухи настолько боялись, что брат ни разу не посмел напомнить ей об установившемся обычае. Большуха сразу заняла лучшее место и, пододвинув к себе подсвечник, полностью завладела им, так как у нее было плохое зрение. Палка, с которой она никогда не расставалась, была приставлена к спинке стула. Искрящиеся снежинки таяли на жестких волосах, покрывавших ее птичью голову. – Снег идет? – спросила Роза. – Идет, – ответила она своим отрывистым голосом. Большуха принялась вязать, кинув на Жана и Бюто свирепый взгляд, поджав свои тонкие, скупые на слова, губы. Вслед за ней появились другие: сперва Фанни, которую провожал ее сын Ненесс, потому что Делом никогда не ходил на посиделки; затем вошли Лиза и Франсуаза, со смехом отряхивая покрывавший их одежды снег. При виде Бюто первая слегка покраснела. – Как дела, Лиза, с тех пор, как мы не виделись? – Спасибо! Не плохо. – Тем лучше! В это время через приоткрытую дверь проскользнула Пальмира: она съежилась и старалась поместиться где нибудь подальше от своей страшной бабки. Вдруг шум на дворе заставил ее вздрогнуть. Кто то плакал, кричал, хохотал и улюлюкал. – Ах, паршивцы! Они опять пристают к нему! – воскликнула она. Одним прыжком она была у двери и открыла ее. С рычанием львицы она бросилась вперед и освободила своего брата от Пигалицы, Дельфена и Ненесса, который только что присоединился к этим двум и также с воем гнался по пятам за Иларионом. Запыхавшийся и перепуганный Иларион ввалился в дверь, качаясь на своих изогнутых ногах. С его заячьей губы текла слюна, он что то нечленораздельно бормотал, тщетно пытаясь объяснить, как было дело. Для своих двадцати четырех лет он выглядел очень слабым и имел отвратительный вид кретина. Он был страшно обозлен тем, что не мог поймать и оттузить своих преследователей. Ему здорово досталось от них – они зашвыряли его снежками. – Вот лгун! – сказала с невинным видом Пигалица. – Он укусил меня за большой палец. Смотрите! Иларион поперхнулся застрявшими у него в горле словами. Пальмира успокаивала его, вытирая ему лицо своим платком и называя его «мой маленький». – Ну, довольно! – сказал наконец Фуан. – Не нужно было брать его с собой, чтобы к нему не приставали. Усади его, по крайней мере пусть сидит спокойно… А вы, озорники, молчать! А не то вас отдерут за уши и отправят домой. Но так как калека продолжал что то бормотать, желая доказать свою правоту, Большуха засверкала глазами, схватила свою палку и с такой силой ударила ею по столу, что все подскочили. |
