|
– Да, – прибавил старик, – платить то они платят, но и только. А по мне, – этого мало. Нужно и уважать… Разве они больше ничем нам не обязаны, кроме денег? Что мы для них – кредиторы, что ли?.. Да что уж жаловаться на это… Если бы они все платили! Он остановился, и водворилось неловкое молчание. Намек на Иисуса Христа, который не дал им ни гроша и пропивал свою долю целиком, отдавая ее в залог кусок за куском, огорчал мать, которая все еще была готова защищать шалопая, своего любимца. Она забеспокоилась, что сейчас откроется эта вторая рана, и поспешила взять слово: – Да не порть ты себе крови из за пустяков… Если нам с тобой сейчас хорошо, так чего же тебе еще нужно! Раз хватает, – значит, и довольно… Никогда она еще не говорила с мужем так решительно. Фуан пристально посмотрел на нее. – Слишком разболталась, старая!.. Да, я хочу, чтобы мне было хорошо, но пусть меня не выводят из терпения. Она снова съежилась, сидя неподвижно на своем стуле, а Фуан кончал хлеб, медленно прожевывая последний кусочек, чтобы продлить удовольствие. Унылая горница засыпала от скуки. – А я, – продолжала теперь Лиза, – пришла узнать, что намерен делать Бюто в отношении меня и ребенка… Я ему не надоедала, но пора наконец на что нибудь решиться… Старик и старуха теперь молчали. Она обратилась прямо к отцу: – Раз вы с ним виделись, он, наверно, говорил вам что нибудь обо мне… Что он вам сказал? – Ровнешенько ничего. Даже рта не раскрыл… Да ему, признаться, и говорить то нечего. Кюре донимает меня, чтобы я как нибудь устроил это дело, а как его устроить, пока парень не возьмет свою часть! Лиза стояла в нерешительности, задумавшись. – Вы считаете, что он когда нибудь возьмет ее? – Возможно. – И вы думаете, что он тогда женится на мне? – Надо полагать, что да. – Значит, вы мне советуете подождать? – Пожалуй, жди, если можешь. Каждый, конечно, должен устраиваться, как ему кажется лучше. Она замолчала, не желая рассказывать о предложении Жана и не зная, каким способом добиться от них решительного ответа. Затем она сделала последнее усилие: – Вы понимаете, я прямо заболела оттого, что не знаю, как мне поступить… Мне нужно услышать: да или нет. Если бы вы, дядя, спросили у Бюто… Я вас очень прошу… Фуан пожал плечами. – Прежде всего я ни за что не стану говорить с таким негодяем. А потом, дочка, какая же ты недалекая! Зачем добиваться отказа у этого упрямца, он сейчас непременно откажется. Дай ему свободу, подожди, пока он не согласится, если это в твоих интересах. – Конечно, так то лучше будет, – сказала Роза, теперь уже согласная во всем со своим мужем. Больше Лиза ничего не могла от них добиться. Она ушла, прикрыв дверь в горницу, которая снова впала в оцепенение. Дом опять стал казаться пустым. А в лугах, на берегу Эгры, Жан с двумя поденщицами принялся складывать первый стог. Укладывала его Франсуаза. Она стояла посредине и располагала вокруг себя охапки сена, которые ей подавали Пальмира и Жан. Стог постепенно возвышался, а она продолжала оставаться в центре, подкладывая сено себе под ноги, в углубление, в котором она находилась. Сено доходило ей до колен, и стог начинал принимать полагающуюся ему форму. Он достигал уже двух метров высоты. Жан и Пальмира должны были теперь протягивать вилы кверху. Все громко смеялись и перекидывались шутками, так хорошо было на свежем воздухе, так приятен был пряный запах сена. Больше всех отличалась Франсуаза. Платок у нее соскользнул на затылок, и голова оставалась совсем открытой на солнце, а волосы с запутавшимися в них травинками развевались по ветру. Она веселилась от избытка счастья, которое доставляло ей пребывание на этой зыбкой куче сена; она утопала в ней по самые ляжки. |
