— Готово! — докладывает лейтенант, и тут же интересуется — Какой прицел?

— Девять для начала. Но давай ближе подпустим.

В этих чертовых сумерках дистанцию правильно определить трудно, саму цель видно нечетко, я даже тип танка определить не могу. Но не "двойка", что-то более крупное.

— Давай, — соглашается Костромитин, — только я взрыватель на гранате уже выставил.

В этот момент у наших не выдерживают нервы и слева по дамбе начинает стрелять противотанковый взвод. Подгоняю стрелку под середину силуэта. Чертовы сумерки! Как там наш второй наводчик.

— Петрович?

— Готово.

— Огонь!

Г-гах! Бьет пушка. Недолет. Лязг затвора.

— Готово!

— Прицел десять!

Лейтенант поворачивает маховичок.

— Готово!

— Огонь!

Г-гах! Попадание! Мне кажется, что танк споткнулся и, вроде, начал пятится назад.

— Готово!

Не уйдешь, сволочь!

— Огонь!

Г-гах! Блямс! Попадание! С дамбы плюются огнем немецкие пулеметы, но оглушенные выстрелами зенитки, мы не слышим цвирканья пуль.

— Готово!

— Огонь!

Г-гах! Блямс! Еще одно попадание. Танк уже замер. Противотанкисты тоже пристрелялись по нему, но их снарядики большого впечатления на танк не производят, особенно после наших попаданий. Мне кажется, что я вижу на дамбе темное пятно мотоцикла с пульсирующим огоньком дульного пламени.

— Готово!

Ловлю в прицел это пятно.

— Огонь!

Г-гах! Блямс! Снаряд пролетает над дамбой и взрывается где-то за ней. Ниже надо брать, чертовы сумерки!

— Готово!

Мотоциклисты уже убираются на свой берег, в запале ловлю в прицел еще одно уходящее пятно.

— Огонь!

Г-гах! Блямс! Мимо. И тут я слышу звук. Я никогда не слышал его раньше, но сразу понял, что это такое.

— Ложи-и-ись!!!

Я одним прыжком достигаю щели, но первым туда попадает Петрович. Я падаю на него, сверху валится Костромитин. Бах! Бах! Бах! Бах! Сверху сыпется земля, ветки и листья. Точно бьют, гады. И как только они нашу позицию засекли в этих сумерках. Небольшой перерыв и снова. Бах! Бах! Бах! Бах! Минометный обстрел длился всего минуты две. Точнее целых две минуты. Две самых долгих минуты в моей жизни. Кажется, Петрович внизу бормочет молитву. Я бы тоже бормотал, если бы знал. Единственное, что помню: спаси и сохрани.

Когда все заканчивается, мы еще минуты три лежим неподвижно. Лежим и слушаем, но бой уже затихает. Или мы окончательно оглохли. Наконец, я не выдерживаю и пихаю лейтенанта.

— Слазь с меня, лейтенант, а то Петрович внизу задохнется.

Выбираюсь из щели вслед за Костромитиным, последним вылазит Петрович.

— В следующий раз щель в два раза глубже вырою, — обещает тракторист, — ей богу. Нет, две щели. Одну себе, другую – вам.

— Все, отстрелялись.

Я поворачиваюсь к пушке. Лейтенант рассматривает пробитый осколком мины накатник, из него капает, стекая на землю, маслянистая жидкость. Действительно отстрелялись, противооткатные устройства можно отремонтировать только на заводе, либо найти артиллерийскую мастерскую, где есть новый накатник.

— Я за трактором, — оживляется Петрович.

— Давай, — соглашается лейтенант, — а мы пока пушку в походное переведем.

Вдвоем ставим пушку на колеса, закрепляем ствол и складываем упоры, я закрываю крышкой оптику.