— Давай!

Трактор дергается, еле успеваю отскочить, а с другой стороны слышу вопль Костромитина.

— Стой!

Трактор замирает, и я перепрыгиваю через сцепку. Лейтенант лежит на боку между передним и задним колесными ходами. С виду цел, но если пятитонная пушка проехала ему по ноге, то он без этой ноги вполне может остаться. Вытягиваю лейтенанта из-под пушки.

— Где болит, лейтенант.

Тот слабо отбивается.

— Да нигде не болит, это я с перепуга вопил.

Оказывается, не успев убрать ногу из-под колеса, Сергей упал на бок, и переднее колесо частично вдавило жесткую подошву сапога в мягкий песчаный грунт, частично просто перескочило через нее, и сама нога не пострадала, как и сапог. Да, крепкие сапоги шьют для красных командиров.

— Поехали.

Лейтенант совсем не хромая бежит к трактору. Я лезу в кузов и плюхаюсь на брезент. Не сперли, и торба моя на месте. СТЗ выбирается на шоссе, разгоняется и через пару сотен метров тормозит. На шоссе стоит "эмка", возле нее начальство, не поймешь, в каких чинах. Но большое начальство, маленькому "эмки" не дают.

— Построились, — бросает Костромитин, выпрыгивая из кабины.

Мы с Петровичем, как можем, изображаем строй. Получается не очень. По лицу начальства вижу – не довольно. Лейтенант вытягивается, вскидывает руку к пилотке и начинает доклад.

— Товарищ дивизионный комиссар…

Это же считай почти генерал, нехреновое звание. Для такого звания комиссар, пожалуй, слишком молод. Доклад закончен, Комиссар недовольно морщится.

— Почему оставили позицию?

— Орудие было повреждено в результате минометного обстрела. Дальнейшая стрельба невозможна, нужен заводской ремонт.

Когда мы поспешно убирались с позиции, не до чехла было и дырка в накатнике видна во всей красе. Большое человеческое спасибо немецкому осколку, спас от неприятностей. С заводским ремонтом лейтенант, конечно, приврал, в любой мастерской накатник за пару часов поменяют.

— А это что за чучело?

Чучело это я. В куцем ватнике, яловых командирских сапогах и СВТ на правом плече. Однако чучелом меня уже лет тридцать не называли или еще тридцать лет вперед не назовут. Короче, отвык я от таких названий.

— Я не чучело, товарищ дивизионный комиссар, а инженер. В данный момент – красноармеец.

— Он два танка подбил, — вступается за меня лейтенант.

— Я видел только один.

— Первый был вчера, на переправе через Друть.

— Подбил?

Это вопрос ко мне.

— Так точно, товарищ дивизионный комиссар. Только не один я подбивал, весь расчет работал.

Начальство меняет гнев на милость.

— Молодец! Все вы молодцы. Если каждая наша пушка уничтожит по два немецких танка…

Пошло, поехало, комиссар оказался в своей стихии. Почтительно дослушиваем до конца. Почтительно, так сказать, внимаем.

— От лица командования, объявляю Вам благодарность!

— Служим трудовому народу!

Нестройно гаркаем мы, простите, не до строевой было. Комиссар жмет нам руки и направляется к своей "эмке".

— Пронесло, — шепчет Костромитин.

— Предписание, — шиплю я.

— Что? — не понимает лейтенант.

— Предписание у него возьми, на переформирование.

Наконец-то дошло.

— Товарищ дивизионный комиссар!

Костромин бросается вслед не успевшему далеко отойти начальству. Догоняет, вытягивается, излагает. Молодец, правильно излагает.