Ей казалось, что муж надел какую-то уродливую маску. На лице с крепко зажмуренными глазами проступили незнакомые морщины.
Пульс участился.
Мартину дали еще кислорода.
Ноги конвульсивно бились, руки дрожали.
Каталка скрипела, чехол сбился, обнажив потрескавшуюся в нескольких местах клеенку матраса.
Вдруг судороги прекратились, словно кто-то задул стеариновую свечу, и струйка дыма, извиваясь, медленно поплыла к потолку.
38
Мартин повернул голову, и окно с лампой — он видел их краем глаза — утекли в сторону, как вода.
Когда он очнулся после наркоза, ему принесли бутерброд с сыром и клубничный сок, и с тех пор он еще ничего не ел.
Памела посидела с ним, а потом заторопилась на работу.
Встав с кровати, Мартин направился прямиком в психотерапевтический кабинет, рисовать. Он знал, что художник из него никакой, но рисование стало для него важным ежедневным делом.
Мартин положил палитру, кисть и муштабель, отступил на шаг назад и посмотрел на свою работу. На небольшом листе он изобразил красный домик, но уже сам не помнил почему. В окошке угадывалось за занавеской чье-то лицо.
Мартин вытер испачканные акриловой краской руки и вышел из кабинета.
Строго говоря, перекусывать в отделении не полагалось, но Мартин иногда наведывался в столовую, к холодильнику.
Он зашагал по пустому коридору.
В кабинете групповой терапии было тихо. Проходя мимо, Мартин заглянул в открытую дверь. Стулья составлены так, словно на них сидели и слушали оратора какие-то невидимки.
С тех пор как Мартина доставили в клинику, мальчики где-то прятались. Он не слышал их даже по ночам. Может, они радовались, что Мартин снова угодил в отделение.
Мартин остановился и через окошко в двери заглянул в кабинет психиатра. Доктор Миллер стоял посреди кабинета, уставив светлые глаза в никуда.
Мартину захотелось постучать, сказать, что он хочет вернуться домой, но он вдруг забыл собственное имя.
Врача зовут Майк, это он помнил. В отделении его прозвали «Эм энд Эм». Что же это происходит? Мартин помнил, что он пациент Четвертого отделения, что его жену зовут Памела, а живет он на Карлавеген.
— Мартин. Меня зовут Мартин, — проговорил он и зашагал дальше.
Снова накатило головокружение. Жестяные шкафы поплыли вбок и куда-то пропали.
Навстречу Мартину попалась новая санитарка — невысокая женщина с белыми руками, у которой вокруг рта залегли странные морщины, но она Мартина даже не заметила.
У двери в столовую для пациентов Мартин оглянулся. Возле входа в кабинет групповой терапии стояла каталка с ремнями. Только что ее там не было.
Мартин вздрогнул и тихонько открыл дверь столовой.
Плотные шторы были задернуты — мера против солнца. В столовой царил неясный полумрак.
Три круглых стола окружали пластмассовые стулья; на самих столах, покрытых клеенкой в цветочек, стояли салфетницы со светлыми салфетками.
Где-то послышалось тихое поскрипывание — словно качнулась доска-качели.
Холодильник помещался за низеньким прилавком с поддонами из нержавеющей стали.
Мартин прошел по блестящему пластиковому покрытию и остановился, уловив движение в дальнем углу. Он задержал дыхание и осторожно обернулся.
В углу стояла, вытянув руки вверх, неправдоподобно высокая фигура, причем шевелились у фигуры только пальцы.
В следующую секунду Мартин сообразил, что это Пророк. Тот стоял на стуле и что-то вынимал из шкафа.
Мартин тихо попятился, глядя на Пророка. Тот, держа в руках пакет сахара, слез со стула и сел в инвалидное кресло, скрипнувшее под его тяжестью.
Мартин тихо пробрался к выходу и потянул дверь. Петли по-комариному запели у него под ухом.
— Считай, что видел чудо Господне, — сказал у него за спиной Пророк. |