Вот и народному целителю Шутову Борису Алексеевичу уж такой сегодня диковинный сон привиделся. Что летал он сначала на каком-то махоньком серебристом аэропланчике. Высоко, под белыми облаками. Радостно и светло на душе. Глянешь вниз — а там все леса, все зелень густая тянется. Красота! Такая ширь и простор, куда глазом ни кинь, аж дух захватывает!

Опустился он пониже, летит, крыльями покачивает, чуть макушки деревьев не задевая. Видит, как внизу разные звери со страху разбегаются. И вдруг с одной высоченной, ну точь-в-точь как гора, ели вспорхнула стайка птиц сереньких, где-то размером не больше куропатки, да — бац! — прямо к нему на самолетик и уселась. Облепили, прямо, как мухи, и улетать, похоже, не собираются. Еще радостней оттого на сердце у Бориса Алексеевича сделалось: вот и птицы его признают и ни капельки не боятся. Присмотрелся он попристальнее к пичужкам и видит, что у каждой в клювике бумажка какая-то торчит. Что за черт, что за бумажки такие знакомые? Никак в толк не возьмет. И зачем они им приспичили? Глянул повнимательнее — ба, да это же не бумажки не какие, а денежки что ни на есть настоящие! Красненькие — по десять рублей и фиолетовые — по двадцать пять. Представляете, целая куча денег! Только хотел до одной дотронуться, в руку взять, а бумажки вдруг в монеты, в деньги, значит, металлические и превратились. И такая тяжесть от этого на его аэропланчик навалилась, что полетел он тут же камнем вниз и хозяину совсем не подчиняется. Задыхаясь от страха, замахал он тут отчаянно руками на бестолковых пернатых, пытаясь прогнать их. Шутка ли, разобьются сейчас! Или уж монеты бы, глупые, побросали. Да где там, держат, упрямые, клюв не раскроют! Эх, а земля-то уж совсем близехонько… Жаль погибнуть из-за этакой глупости и дело большое загубить… А птицы противные в самый последний миг вдруг разом вспорхнули, и только их тут и видели. Да поздно уже, ничего не поправить, вот уж и трава пожухлая глазами различается…

Но нет! К большой своей радости не разбился Борис Алексеевич! Приземлился целехонек на каком-то то ли лугу, то ли поле заброшенном. Вышел невредимым из аэропланчика, огляделся — ничего кругом не видать. И куда лес большой подевался? Лишь земля да трава аж до самого горизонта. И вдруг видит: невдалеке стоит береза белоствольная на каком-то островке посреди то ли пруда пересохшего, то ли небольшого болотца. И так его к этой березке потянуло, ну прямо как к матери родной. Бросился он бегом к ней по этому самому болотцу, через воду перескакивает. Добежал, обнял за ствол белоснежный, и хорошо так ему, легко сразу стало, словно скинул с себя тяжесть какую непосильную. Вскарабкался тогда он почти на макушку дерева и видит: совсем недалеко за косогором знакомые очертания домов многоэтажных. Обрадовался. Вот здорово! А среди них и гнездышко его тут как тут виднеется…

И так ярко все это Борису Алексеевичу привиделось, что, проснувшись поутру, почесал он в растерянности поредевший затылок и попытался прикинуть: что бы набор этих разных событий для него мог означать? А вдруг сон-то вещий? Или, как говорят еще, указующий перст судьбы?

«Несомненно и однозначно, что полет над землей… свидетельствует о том, — с убийственной логикой рассуждал Шутов, энергично водя щеткой по оскаленным желтым зубам, — что дела его идут на лад, в гору, вверх. Вот и вчера вечером, значит, позвонил очередной кандидат. Какой-то Петр Петрович, кажется, из приезжих, и напросился на встречу и консультацию… Да, земля слухом полнится. Авторитетом, батенька, обрастаем… Видимо, кто-то из лечащейся клиентуры присоветовал? Похоже, из интеллигентов, очень уж вежливо и уважительно говорил… А голос, как колокол вечевой!.. Ну что ж, значит, примем меры, Петр Петрович, дражайший… Грешно отказывать жаждущим… Или страждущим… как там правильно-то?.. А черт его знает! Не все ли равно.