|
С середины августа он упорно выполняет все предписания целителя: ест не меньше шести больших ложек за день пшенной каши, обильно сдобренной сахарным песком, трижды в день выпивает сырые яйца, смешанные с тем же сахаром, и налегает по строгой рекомендации на рыбные изделия. В основном на жареный хек и кильку в томатном соусе. Ничего другого, кроме богатой витаминами морской капусты, заботливая торговля советским гражданам почему-то не поставляет, очевидно, посчитав и этот ассортимент для сытной жизни вполне достаточным. И, конечно же, по большой столовой ложке сладкого густого снадобья секретного состава Бориса Алексеевича — непременного атрибута дневного рациона каждого обратившегося к нему за помощью.
Если бы только кто знал, кроме, понятно, самого Кузькина и его заботливой старенькой мамы, как эта самая почтенная каша ему опротивела! Ух-х! Не говоря уже о распроклятых яйцах, от которых судорогой так и сводит челюсти, как от самой ужасной дряни. Да они категорически не желают заползать в горло, а так и просятся обратно наружу. Но, сделав над собой великое усилие и собрав всю имеющуюся волю в кулак, Владик давится, но продолжает ежедневно совершать эти диетические самоистязания. Эх, и чего только не сделаешь ради торжества науки и… будущей собственной волосатости! Усадив клиента на стул, Борис Алексеевич начал внимательнейшим образом всматриваться в его скудную растительность на голове. — Так, так, та-ак… Посмотрим, посмотрим, что тут у нас, — певуче протянул он, испепеляя глазами лысину с редким пушком. — Диету строго соблюдаете? Рыбу едите? — подбросил он простенькие вопросы. — Каждый день, как и положено, Борис Алексеевич, — вздохнув, отчитался Кузькин. — Только вот с рыбой-то… в магазинах неважнецки, — добавил он после паузы, — хек да килька в консервах… И этих-то еще наищешься. Ну иногда еще минтай попадается… — Ну ничего, ничего, — покровительственным тоном успокоил целитель, — продукт неплохой. Сам люблю эту рыбу… А с яйцами как дела? — подкинул он еще вопросик, доставая зачем-то рулетку. — Пью! — сокрушенно выдавил Кузькин. — Но еле-еле. В глотку совсем не идут, того и гляди что рыванет… Уж такая противная штуковина! Аж слезы из глаз потом… — Да-а? — задумчиво отозвался Шутов, водя рулеткой по подопытной голове. — А я вот, знаете ли, с превеликим удовольствием… Жена не успевает покупать. Понимаю, что трудненько, но это, пожалуй, главный ингредиент вашего будущего успеха. Тут уж сами решайте… Яйца, скажу вам, ничем не заменишь! На что Кузькин только шмыгнул носом и тяжко вздохнул. Сделав замеры, Борис Алексеевич начал скрупулезно всматриваться в деления рулетки, поднося их сначала к окну, а затем сверяя с цифрами в толстой тетрадке. — Ну вот, — торжествующим тоном произнес он, — а вы все переживаете. И совершенно напрасно. Линия роста волос пошла в наступление… В это самое время Шутову, однако, показалось, что кто-то довольно громко сказал: «Вранье!» На мгновение выдержав паузу, он подозрительным взглядом скользнул по Кузькину, робко подозревая его в авторстве услышанной фразы, но тот сидел на месте как ни в чем не бывало. Затем оглянулся по сторонам и, решительно ничего не обнаружив, тут же продолжил речь: — Э-э, так вот… я сравнил с показаниями двухнедельной давности… и ничего не могу поделать. Три раза замерял! Два миллиметра… Пока немного, но что вы хотите, такой запущенный вариант, — сокрушенно добавил он весомости в интонации. — Да сами, Владислав Семенович, взгляните! — и сунув Кузькину одно небольшое зеркало в руки, а другое, побольше, собственноручно наставил ему на лысину. |
