— Ну, конечно же, нет, — втягиваясь в разговор и все больше приходя в себя, живо откликнулся Шумилов.

— Ну вот и славно, ну вот и отлично! Это уже как будто обнадеживает, — удовлетворенно заключил «Воландин», — а то понавыдумываете… разного, чего на самом-то деле и нет, и этой пустой и глупой выдумкой и себе и другим только жизнь отравляете.

Ох, уж эти мне поэты и писатели… — покачал головой гость. — Впрочем, как и старцы-философы. Такие мечтатели и выдумщики! Иногда, право, только диву даешься! А поэта того, что я упоминал, — наклонился он ближе к хозяину, — я знаю, вы раньше часто любили почитывать… Даже с десяток лет тому назад, насколько мне известно, в одном из южных городов купили еще один сборник стихов его… за один руль семьдесят копеек… Хотя тогда у вас уже была одна его толстая книжка, которую… вы нечаянно из армии с собой привезли.

При этих словах Валерий Иванович густо покраснел, и ему снова захотелось курить.

— Поэтому бросьте вы, не выдумывайте ничего, как тот самый чувствительный поэт — совсем незадолго до смерти взглянул на себя в зеркало, а увидел кого-то другого, какого-то странного черного человека. Да еще и целую поэму о нем сочинил. Но вот вопрос: а кто его знает, может быть, он и в зеркало-то тогда не смотрел?

Я понимаю, — после короткой паузы снова заговорил гость, — что за некоторые поступки в жизни вам бывает порой неуютно, и вы чувствуете угрызения совести. Но не стоит убиваться, поверьте мне. Больших грехов, как я знаю, за вами не водится… И в то же самое время, можно сказать определенно, что вы жертва стечения обстоятельств… Да-да, именно так! Но таков уж ваш человеческий мир… А по поводу своей интрижки все же не расстраивайтесь. Все ведь зависит от того, как на этот факт посмотреть.

Он наклонился и заговорщически сообщил:

— И не хотел вас травмировать, но чувствую, что по-другому не вылечить до конца. А все дело в том… что у вашей дражайшей Валентины Александровны… еще шесть любовников на заводе имеется! Да, именно так. Ни больше, ни меньше!

На лице Валерия Ивановича выступило явное изумление.

— Да-да, уважаемый, и небезызвестный вам Федор Александрович Кружков в их числе… Ну а уж других-то и называть не стану… Так что, надеюсь, теперь-то совершенно ясно, что вы, как я и говорил, просто жертва сложившихся обстоятельств… А вы все за чистую монету приняли, — видя явное смущение Шумилова, закончил информированный гость. — Чужая душа — потемки, любезный! И иногда — совершенно непролазные.

Ну да ладно, хватит об этом, — закрутил головой и заерзал на месте «Воландин». — Должен вам признаться откровенно, что вот это изобретение гения человеческого, на котором приходится сидеть, к длительной полемике, извините, совсем не располагает. А я думаю, уважаемый хозяин, раз уж наша с вами встреча состоялась, то наверняка вам захочется меня о чем-нибудь еще порасспросить? — и он вопросительно глянул на Шумилова.

Валерий Иванович всем своим видом тут же выразил полное согласие и даже открыл, было, рот, чтобы озвучить его, но… не успел, потому что Петр Петрович быстро продолжил:

— А длительные беседы, как правило, требуют и чуть большего комфорта. Так ведь? Вот поэтому я и предлагаю…

— Честное слово, извините, — подскочил хозяин квартиры, не давая гостю закончить фразу, — я сейчас из комнаты для вас стул принесу, будет гораздо удобнее сидеть. Прошу прощения, что сразу не сообразил, но вы должны понять мое состояние…

— Все понимаю, — улыбнулся «Воландин», — но для спешки нет никакой необходимости.