– Сестра, – сказала леди Ботвелл, – если ты и впрямь решилась на этот дикий шаг, то отправишься туда не одна. Если человек этот – обманщик, то волнение твое может помешать тебе раскусить его мошенничество. Если же, во что поверить я не могу, он и в самом деле обладает тем небывалым могуществом, на кое притязает, то тебе не придется одной сообщаться со столь сверхъестественными силами. Коли ты действительно решилась идти, я пойду с тобой. Но все же лучше передумай и откажись от замысла, выполнить котррый нельзя без греха, а весьма вероятно – и без опасности.

Бросившись в объятия сестры, леди Форрестер припала к ее груди и на сотни ладов благодарила за предложение пойти вместе с ней, однако меланхолическим жестом отвергла дружеский совет, коим это предложение сопровождалось.

Когда же спустились сумерки – таково было время, когда Падуанский Доктор принимал визиты тех, кто пришел искать его совета – две дамы покинули свои апартаменты на Эдинбургском Коннонгейте, одевшись на манер женщин низкого звания и закутав лица в пледы, как было принято носить их у этого сословия; ибо в те дни аристократии на положение в обществе указывала, главным образом, манера носить плед, равно как и выделка ткани.

Подобное переодевание предложила леди Ботвеял, отчасти с целью остаться незамеченными, когда они подойдут к дому мага, отчасти же ради того, чтобы испытать его проницательность, представ перед ним в чужом обличье.

Надежный и верный слуга леди Ботвелл был отправлен ею умилостивить доктора долженствующей платой и намекнуть ему, что некая солдатка жаждет узнать о судьбе своего мужа – предмет, о котором, надо полагать, мудреца вопрошали куда как часто.

До самого последнего мгновения, покуда дворцовые часы не пробили восемь, леди Ботвелл жадно наблюдала за сестрой, в надежде, что та может еще отступиться от своего опрометчивого замысла; но поскольку кротость и даже робость способны временами на твердость и стремление к четко намеченной цели, то решимость леди Форрестер не поколебалась и сохранилась незыблемой вплоть до момента отбытия.

Глубоко недовольная самой этой вылазкой, но преисполненная намерений не покидать сестру в подобных отчаянных обстоятельствах, леди Ботвелл сопровождала леди Форрестер сквозь череду темных улиц и переулков, а слуга шел впереди и указывал им дорогу.

Наконец он внезапно свернул в узенький закоулок и постучал в сводчатую дверь, по всей видимости, принадлежавшую какому‑то старинному зданию.

Она отворилась, хотя привратника видно не было; и слуга, отступив в сторону, знаком предложил дамам войти. Едва они yспели последовать этому приглашению, как дверь закрылась, оставив их провожатого снаружи.

Сестры обнаружили, что находятся в крохотной приемной, освещенной тусклым светильником. Теперь, когда дверь захлопнулась, ни струйка свежего воздуха, ни лучик света не проникали в помещение из наружного мира. С дальней стороны прихожей виднелась полуоткрытая дверь, ведущая во внутренние помещения.

– Теперь мы не должны колебаться, Джемайма, – сказала леди Ботвелл сестре и направилась во внутреннюю комнату, где в окружении книг, карт, философских принадлежностей и прочей утвари самого причудливого вида и формы они нашли предсказателя.

На первый взгляд во внешности итальянца не было ничего примечательного.

Он обладал смуглой кожей и резкими чертами лица, характерными для его народа, казался лет пятидесяти отроду, и выглядел вполне привлекательным, хотя и не слишком красивым на вид.

Одет он был в костюм из черной ткани, составлявший тогда универсальное облачение всех людей его профессии.