Леди Ботвелл уже потянулась было за кошельком, надеясь скромным пожертвованием отделаться от просителя, но страх совершить ошибку остановил ее руку.
Поэтому она предоставила незнакомцу возможность самому объяснить свой приход.
– Я имею честь говорить с леди Ботвелл?
– Я леди Ботвелл и позвольте сказать вам, что сейчас не время и не место для долгих объяснений. Так каково ваше дело ко мне?
– Вы, ваша светлость, – начал старик, – некогда имели сестру.
– Святая правда. И я любила ее как собственную свою душу.
– И брата.
– Отважнейшее, благороднейшее и любящее сердце! – воскликнула леди Ботвелл.
– И обоих этих возлюбленных родичей вы потеряли из‑за оплошности одного злополучного неудачника, – продолжал незнакомец.
– Из‑за преступления гнусного, кровожадного изверга, – гневно возразила леди Ботвелл.
– Я получил ответ, за которым пришел, – промолвил незнакомец, низко кланяясь, точно собираясь уходить.
– Постойте, сэр, я вам приказываю, – вскричала леди Ботвелл. ‑Кто вы, что приходите ко мне в такое время и в такое место лишь затем, чтобы воскрешать эти ужасные воспоминания? Я должна знать.
– Я не замышляю леди Ботвелл никакого вреда; напротив, я пришел, чтобы дать ей возможность совершить поступок христианской добродетели, которому удивится мир и за который ей щедро воздается на Небесах. Но я убедился, что она не того склада, чтобы пойти на благородное милосердие, о каком я собирался просить.
– Объяснитесь же, сэр, что вы имеете в виду? – велела леди Ботвелл.
– Тот несчастный, что нанес вам столь глубокую рану, – повел речь незнакомец, – ныне находится на смертном одре. Дни его стали днями одних лишь страданий, а ночи лишены сна от непрестанных мук – и все же он не может умереть без вашего прощения. Жизнь его была полна непрестанных бедствий и терзаний, но он не смеет расстаться с нею, пока ваше проклятие отягощает его душу.
– Велите ему, – сурово произнесла леди Ботвелл, – просить прощения у того Сущего, коего он столь сильно оскорбил, а не У грешных смертных, как он сам. Что может дать ему мое прощение?
– Многое, – отвечал старик. – Оно послужило бы залогом того милосердия, что впоследствии он сможет просить у своего Создателя, леди, и у вас. Вспомните, леди Ботвелл, и вы когда‑нибудь будете лежать на смертном одре, и ваша душа, подобно любой человеческой душе, может ощутить трепет пред приближающимся судным часом, когда совесть ваша болит от незарубцевавшихся ран, живых и кровоточаших – каково тогда будет вам думать: «Я не дала пощады, мне ли просить о ней?»
– Незнакомец, кем бы ты ни был, – молвила леди Ботвелл, – не настаивай так жестоко. Было бы позорным лицемерием принудить мои губы произнести слова, против которых восстает каждая частица моего сердца. Тогда сама земля разверзлась бы, явив мне тело моей загубленной сестры и окровавленный труп моего убиенного брата. Простить его?.. Никогда, никогда!
– Великий Боже! – возопил старик, воздевая руки. – Так‑то черви, коих ты создал из праха, повинуются заповедям своего Создателя? Прощай же, гордая и непреклонная дама. Торжествуй, что внесла свою лепту в предсмертные муки агонии и отчаяния; но никогда более не смей насмехаться над небесами, прося у них прощения, которое отказалась даровать сама.
И он повернулся прочь.
– Остановись! – воскликнула леди Ботвелл. – Я постараюсь… да‑да, постараюсь простить его.
– О великодушная госпожа, – возликовал незнакомец, – ты снимаешь тяжесть с изнемогающей души, переполненной прегрешениями и не смеющей распроститься с грешным своим земным существованием, не примирившись с тобой. |