Но все-таки к этим персонажам, очевидно повлиявшим на биографию одного из архетипических персонажей танго, мы должны добавить еще и «хулиганов». Один из них – человек, дружбы которого я был удостоен в течение многих лет, Рикардо Гуиральдес, автор романа «Дон Сегундо Сомбра». Я говорил с ним о прошлом. Как верим мы в собственное бессмертие, чувствуем себя бессмертными, так же мы воспринимаем и своих друзей. Никогда не подумаешь, что некое событие происходит или произошло в последний раз, поэтому многого, о чем я мог бы спросить у Гуиральдеса, я так и не спросил; то же случилось у меня и с доном Николасом Паредесом (о нем я уже упоминал), с пайядором Гарсиа, с Понцио. Я видел этих людей, я с ними разговаривал, беседа шла по другим дорогам, и очень о многом я не спросил, потому что не мог тогда предвидеть, что в 1965 году буду говорить о танго с вами, друзья мои.

Так вот, Гуиральдес мне рассказывал, что научился танцевать танго в одном доме – я точно не знаю, какое значение он вкладывал в слово «дом», – на улице Чили; не знаю, имел он в виду Севальос или же Энтре-Риос. И что иногда в этот дом являлся куманек – имя которого я позабыл – и уверенно объявлял: «Празднику конец!» И все слушались приказа этого командира. Всем было понятно, что он в этом доме хозяин, чем бы ни являлся сам дом. Так вот, Гуиральдесу очень нравилось танго, он очень хорошо танцевал со своей женой Аделиной дель Карриль (кажется, сейчас она тяжело больна). Она прожила девять лет в Индии. Гуиральдес танцевал с некой… скажем так, плавностью, но это была кошачья плавность, понимаете? В общем, он танцевал элегантно, а не резко, без этих стремительных фигур, он танцевал медленно, но это была такая замедленная, такая уверенная медлительность. И все-таки он, человек равнины, немного презирал танго, оно представлялось Гуиральдесу танцем города Буэнос-Айрес, но в глубине души танго ему нравилось.

То же самое (не помню, упоминал я об этом или нет) было и с Лугонесом. В своей «Истории Сармьенто» Лугонес называет танго «крокодилом из борделя», он критикует танго и заявляет, что лично он предпочитает милонги и тристе для куманьков, собиравшихся в Доме милонги на улице Чаркес, на углу с Андес, ныне Урибуру. И да, Лугонес описывает завсегдатаев как грубых мужчин, не очень-то соответствующих общепринятому типу «куманька». Вот что он писал в 1911 или 1912 году: «…их по-итальянски звучные „с“ и по-деревянному крепкие плечи». Но это личное мнение Лугонеса, он ведь был горячим поборником идеи, что Республика Аргентина – это не Буэнос-Айрес, как и во Франции многие утверждают, что Францию нужно искать не в Париже, а в Бретани и Нормандии, а в Техасе многие уверяли меня, что не имеет смысла ездить в Нью-Йорк, потому что Америка не там, Америку нужно искать в Орегоне, в Монтане и в первую очередь собственно в штате Техас.

Но я слышал и другое: люди приглашали Лугонеса на концерты танго, проходившие (разумеется) в частных домах, и там ему очень нравилось. К тому же в его стихах упоминается творчество Контурси – эта фамилия, естественно рифмуется с cursi. А еще Лугонес декламировал мне слова из танго Контурси, которые, подозреваю, он сам и сочинил. Оканчивается танго так (не помню, приводил ли я эти строки раньше):

И Лугонес сказал: «А вы говорите (характерный для него оборот)… А вы говорите: Контурси, – это Виктор Гюго».

И Лугонес добавил: «Что еще мог подарить этот проходимец своей сестре (вставьте бранное слово на свой вкус), как не крест», потому что в те времена христианство внушало ему отвращение; потом он стал верующим.