|
Я надеялся, что ты ответишь мне именно так. Ты права. Итак, ты - больная женщина, я - старый ученый, занятый только своими книгами, и поэтому все быстро привыкнут к такому положению вещей. Однако у Эстебана нет никаких причин отказываться от посещения таверн. Он легко сближается с людьми и так же легко развязывает им языки. И Леонарде, может быть, удастся выведать что-нибудь у служанки, которую нам дали. Служанку звали Шретьеннота Ивон. Это была солидная кумушка около сорока лет, с живыми глазами, приятным цветущим лицом, которая не боялась работы, но и любила поболтать. Как и другие служанки герцогской кормилицы, она отличалась фламандской опрятностью. При этом у нее был веселый характер, и она напевала что-то с утра до вечера. Она немного напоминала Леонарде толстую Коломбу, ее флорентийскую подругу, женщину самую информированную в городе. Однако она не спешила выказывать слишком большую симпатию Шретьенноте, полагая, что госпожа Морель-Соверген нарочно дала им такую словоохотливую служанку, чтобы та рассказывала хозяйке о делах новых жильцов. - Говорите с ней как можно меньше, - посоветовала Леонарда Фьоре, - и позвольте мне действовать самой. Я-то смогу у нее что-нибудь выведать! Жизнь в доме на Сюзоне наладилась, протекала мирно и в тишине, прерываемой стуком колотушки о колокол церкви Богоматери, находившейся по соседству, чтобы отмечать время <Разграбив Куртре в 1383 году, герцог Филипп Храбрый по обычаю обезглавил дозорную башню непокорного города, сняв с нее часы с двумя скульптурами, и подарил их своему Дижону в знак благодарности за военную помощь.>. Верная своим старым привычкам, Леонарда отправлялась каждое утро на первую мессу, а в остальное время следила за порядком в доме. Деметриос просматривал книги, привезенные из Флоренции, и продолжал писать свой трактат о кровообращении. Эстебан мотался по городу. Что же касается Фьоры, то через два дня она уже с большим трудом притворялась больной: это было противно ее природе. Однако риск быть узнанной из-за поразительного сходства с родителями вынуждал ее продолжать эту симуляцию. Кроме вышивания, которым Леонарда заставила ее заниматься, и греческой книги, одолженной Деметриосом, ее единственное развлечение состояло в наблюдении за домом напротив. Сидя часами в глубоком кресле, обложенная подушечками, она вставала лишь тогда, когда надо было ложиться в постель. Она упорно наблюдала за тем, что происходило в доме на другом берегу ручья, однако ничего примечательного так и не заметила. Два раза Фьора видела, как выходил или входил с корзинами в руках один из двух слуг, которые, по словам Эстебана, составляли весь персонал советника герцога. Но его самого она еще ни разу не видела, потому что тот отправился на несколько дней в свое владение, которое было у него недалеко от Верши, на побережье. Она просто умирала со скуки и на третий день утром не удержалась, спросив Шретьенноту: - А кому принадлежит дом по ту сторону моста, окна которого никогда не открываются? Служанка округлила свои и без того круглые глаза и быстро перекрестилась, а когда Фьора сделала удивленное лицо, сказала со вздохом: - Мадемуазель, было бы лучше, чтобы вам сменили комнату, если эта хибара вас так заинтересовала. - Хибара? А мне кажется, что это довольно добротный дом. - Да, конечно, но там, наверное, водятся черти. Я не люблю проходить мимо него, особенно когда наступает ночь. - Вы хотите сказать, что это.., плохое место? - Не совсем так, просто хозяин плохой человек. Он, однако, богат и занимает хорошее положение, но скупой, как жид. |
