|
Я думала, вы знаете. — Откуда мне было знать? Она привстала на цыпочки и поглядела в сторону кухни. — Я думала... я думала, вам кто-нибудь говорил! — Зачем же вы целый год скрывали это от меня! Ведь вы знали, что я люблю вас. — В его голосе не было теперь и следа растерянности и волнения. — Я не виновата, что вы влюбились. Я хотела, чтобы мы были только друзьями. — А он приезжал к вам за то время, что я у вас? — Нет. Он живет в Уэльсе. Он приедет к нам летом, в отпуск. — И вы не видели его больше года? Да ведь вы позабыли его! Теперь вы любите меня! Уже не думая ни о благоразумии, ни об осторожности, он грубо схватил ее и силой поцеловал в губы. Он ощутил влажность и сладость этих губ, опять уловил запах ее волос, и весь жар любви вспыхнул в нем снова. — Не надо любить его, Урсула! Я не позволю. Вы будете моей женой. Иначе мне конец. Я не отступлюсь, пока вы не забудете его и не выйдете за меня замуж! — Замуж за вас? — воскликнула она. — Разве я обязана выходить за каждого, кто в меня влюбится? Оставьте меня! Слышите! Не то я позову на помощь. Она вырвалась и, тяжело дыша, бросилась по дорожке в темноту. Взбежав на крыльцо, она обернулась и тихонько, почти шепотом, произнесла два слова, которые хлестнули его, словно это был яростный крик: — _Рыжий дурак!_ 4 Наутро его уже никто не будил. Он нехотя встал с постели, вялый и хмурый. Брился небрежно, кое-как, на подбородке остались кустики щетины. Урсула к завтраку не вышла. Когда он брел к Гупилю, те же встречные, которых он видел только вчера, казались ему теперь совсем другими. Это были грустные, одинокие люди, торопливо шагающие на свою постылую работу. Он не замечал ни цветущего ракитника, ни выстроившихся вдоль дороги каштанов. Солнце сияло даже ярче вчерашнего, но он будто и не чувствовал этого. За день он продал двадцать цветных гравюрных оттисков «Венеры Анадиомены» Энгра. Для Гупиля это было весьма выгодно, но Винсент уже утратил всякий интерес к обогащению фирмы. С покупателями он был крайне нетерпелив. Они не только не видели разницы между плохими и хорошими вещами, — у них был прямо-таки дар выбирать все напыщенное, банальное, пустое. Продавцы никогда не считали Винсента веселым человеком, хотя он и старался быть с ними как можно любезнее. — Что это так расстроило отпрыска славного рода Ван Готов? — спрашивал один продавец другого. — Видно, он встал сегодня с левой ноги. — Ну, ему есть о чем волноваться. Его дядя, Винсент Ван Гог, — совладелец Гупиля, ему принадлежит половина магазинов в Париже, Берлине, Брюсселе, Гааге и Амстердаме. Старик болеет, а детей у него нет, все говорят, что он оставил свои богатства этому парню. — Везет же людям! — Но это еще не все. Другой его дядя, Хендрик Ван Гог, — владелец больших художественных магазинов в Брюсселе и Амстердаме, а третий дядя, Корнелис Ван Гог, — глава крупнейшей голландской фирмы. Да что там говорить! Среди торговцев картинами во всей Европе не сыщешь такого богатого семейства, как Ван Гоги. В один прекрасный день наш рыжий приятель станет повелевать всем европейским искусством! Когда вечером Винсент появился в столовой Луайе, Урсула и ее мать о чем-то разговаривали вполголоса. |
