|
Но разве это непременно значит, что я опустился? Я должен, Тео, идти дальше по той дорожке, которую выбрал. Если я брошу искать, брошу учиться, махну на это рукой — вот тогда я действительно пропал. — Ты что-то стараешься мне втолковать, старина, но убей меня бог, если я понимаю, в чем дело. Плотно прижимая к табаку горящую спичку, Винсент раскурил трубку. — Я помню те времена, — произнес он, — когда мы бродили вдвоем около старой мельницы в Рэйсвейке. Тогда мы на многое смотрели одинаковыми глазами. — Но, Винсент, ты так изменился с тех пор. — Это не совсем верно. Жизнь у меня была тогда гораздо легче, это правда, но что касается моих взглядов на жизнь — они остались прежними. — Ради твоего же блага мне хочется верить в это. — Ты не думай, Тео, что я отрицаю факты. Я верен себе в своей неверности, меня волнует только одно — как стать полезным людям. Неужели я не могу найти для себя полезного дела? Тео встал со стула, повозился с керосиновой лампой и в конце концов зажег ее. Он налил стакан молока. — Выпей. Я не хочу, чтобы ты опять ослабел. Винсент пил быстро и чуть не захлебнулся. Еще не вытерев губы, он уже снова заговорил: — Наши сокровенные мысли, — находят ли они когда-нибудь свое выражение? У тебя в душе может пылать жаркий огонь, и никто не подойдет к нему, чтобы согреться. Прохожий видит лишь легкий дымок из трубы и шагает дальше своей дорогой. Скажи, что тут делать? Надо ли беречь этот внутренний огонь, лелеять его и терпеливо ждать часа, когда кто-нибудь подойдет погреться? Тео пересел со стула на кровать. — Знаешь, что мне сейчас представилось? — спросил он. — Нет, не знаю. — Старая мельница в Рэйсвейке. — Она была чудесная, эта мельница... Правда? — Правда. — И детство у нас было чудесное. — Ты сделал мое детство светлым, Винсент. Все мои первые воспоминания связаны с тобой. Оба долго молчали. — Винсент, надеюсь, ты понимаешь, — все, что я тут тебе говорил, исходит от родители, а не от меня. Они уговорили меня поехать сюда и постараться убедить тебя вернуться в Голландию и найти службу. Велели тебя пристыдить. — Да, Тео, все, что они говорят, — истинная правда. Только они не понимают, почему я так поступаю, и не видят, как важно то, что я сейчас делаю, для всей моей жизни. Но ведь если я опустился, зато преуспел ты. Если сейчас никто меня не любит, то зато любят тебя. И потому я счастлив. Я говорю тебе это от чистого сердца и буду так говорить всегда. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты видел во мне не только неисправимого бездельника. — Забудем об этом. Если я не писал тебе целый год, то это только по небрежности, а не в осуждение. Я верил в тебя, верил неизменно еще с тех дней, когда мы брались за руки и шли по высокой траве через луга Зюндерта. Я и сейчас верю в тебя не меньше. Мне только надо быть около тебя — и тогда, я знаю, что бы ты ни делал, все в конце концов будет хорошо. Винсент улыбался широкой, счастливой улыбкой, как улыбался когда-то в Брабанте. — Какой ты добрый, Тео. Вдруг Тео загорелся жаждой действия. — Послушай, Винсент, давай все решим сейчас же, на месте, без всяких отлагательств. |
