|
Тот, кто знает только свое ремесло и ничего больше, способен быть лишь очень поверхностным художником. — Ах, Винсент, — тяжко вздохнул Теодор. — Боюсь, что из тебя получится теоретик! Винсент вновь взялся за «Отца Горио». Пришла бандероль от Тео, которая привела Винсента в волнение, — там оказалось несколько книг Кассаня, которые должны были помочь ему как следует овладеть перспективой. Винсент с нежностью перелистал книги и показал их Виллемине. — Лучшего лекарства от моей болезни и не придумаешь, — говорил он сестре. — Если я исцелюсь, то только благодаря этим книгам. Виллемина улыбалась, ласково щуря свои ясные, как у матери, глаза. — Уж не думаешь ли ты, Винсент, — спросил Теодор, подозрительно относившийся ко всему парижскому, — что можно научиться правильно рисовать, читая в книгах рассуждения об искусстве? — Конечно. — Чудеса, да и только. — Точнее говоря, я должен суметь применить прочитанное на практике. Ну, а практика — дело особое, ее вместе с книгами не купишь. Иначе эти книги шли бы нарасхват. Счастливые, полные труда дни текли быстро, наступило лето, и теперь уже не дожди, а зной не давал Винсенту бродить по вересковым пустошам. Он нарисовал Виллемину за швейной машиной, в третий раз перерисовал этюды из книги Барга, пять раз в разных положениях набрасывал фигуру мужчины с лопатой, «Un Becheur» [»Землекоп» (фр.)], дважды нарисовал сеятеля и девушку с метлой. Затем из-под его карандаша появилась женщина в белом чепчике за чисткой картошки, пастух с длинным посохом и, наконец, старый больной крестьянин, — обхватив руками голову и поставив локти на колени, он сидел на стуле у очага. Землекопы, сеятели, пахари, мужчины и женщины, — Винсент чувствовал, что их надо рисовать и рисовать без конца, надо пристальнее вглядываться в сельскую жизнь и закреплять свои наблюдения на бумаге. Он уже не был, как прежде, беспомощен перед лицом природы, и это приносило ему такую радость, какой он дотоле никогда не испытывал. Жители городка по-прежнему сторонились Винсента и смотрели на него как на чудака. Хотя и мать, и Виллемина, и по-своему даже отец выказывали ему свою любовь и всячески баловали сына, в тех тайниках его души, куда никто из обитателей Эттена не мог заглянуть, было пусто и одиноко. А крестьяне со временем полюбили его и прониклись к нему доверием. Винсент находил в них что-то общее с землей, которую они обрабатывали. Именно это он и старался выразить в своих рисунках. Глядя на них, его родные часто не могли сказать, где кончается фигура крестьянина и где начинается земля: Винсент сам не отдавал себе отчета, как это у него выходит, но чувствовал, что рисунки правильны, и этого было достаточно. — Четкой линии, разделяющей человека и землю, не нужно, — сказал он однажды вечером матери, которая вдруг заинтересовалась его работой. — Все это земля в разных видах, которые переходят один в другой, они нераздельны; это две формы единой сущности, отличить их друг от друга почти невозможно. Мать решила, что раз у Винсента нет жены, ей следует взять на себя все заботы о нем и устроить его судьбу. — Винсент, — заявила она сыну как-то утром. — Прошу тебя к двум часам быть дома. Ты не откажешь мне в этом? — Нет, мама. А в чем дело? — Мы пойдем в гости. Винсент был ошеломлен. |
