– Значит, это правда? – переспрашивает она, будто по-прежнему не может в это поверить. – То есть ты не в гости, а насовсем?

– Кать, – смеюсь я, – мы же с тобой неделю назад разговаривали. Я как раз сказала, что билеты купила, и что на этот раз все серьезно… Или ты не рада меня видеть?

Мысль странная, но я почему-то за нее цепляюсь. Мы действительно с Емцевой обсуждали мой приезд, и для меня все казалось решенным. И вообщем-то не понятно, чему Катя так удивляется.

– Рада. Еще как рада! Просто я до конца не верила, что ты решишься. Ты же всегда была такой…

– Какой?

– Ну, у тебя родители строгие, – выкручивается подруга. – И ты целый год думала, переезжать или нет.

На самом деле, я работала, чтобы все-таки переехать.

– Это же отпад, Вет! – Она снова порывисто меня обнимает и тащит на кухню. По пути рассказывая, куда мы отправимся сегодня. И завтра, и в этом месяце. А заодно угощает меня сэндвичами с ветчиной и кофе.

Я у нее впервые, поэтому с любопытством рассматриваю бледно-голубую кухню, деревянный стол у стены и холодильник, на котором нет пустого места от магнитиков: в отличие от моей семьи, Емцевы много путешествовали.

– А как же институт? – спрашивает Катя, когда с ветчиной, сыром и хлебом покончено.

– Бросила. Ты же знаешь, что химия это не мое. Как бы я не старалась, вряд ли у меня получится продолжить славный род аптекарей.

Да, бабушка и мама провизоры, и очень хотели, чтобы я тоже им стала. Людям всегда будут нужны лекарства, работа непыльная, зарплата хорошая и побоку, что душа не лежит. Работа не должна нравиться. Я же в корне с этим не согласна, трудности, конечно, закаляют, но только когда интересна сама цель.

– Как Елена Дмитриевна на это согласилась?

– Мне разве нужно ее согласие? Мне уже девятнадцать, Кать, не пять.

– Она не в курсе? – Подруга деловито заправляет длинную мелированную прядь за ухо и делает глоток кофе.

– Я ей рассказала. Вчера.

– О господи, Вета! И что они сказали?

– Устроили великую трагедию, – пожимаю я плечами. – Особенно отчим. Он вроде как ответственный за меня и все такое.

Нет, Александр Федорович – нормальный мужик, но иногда он слишком перегибает. И не понимает, что я давно в их новой с мамой семье лишняя.

– На мою жизнь у меня свои планы.

– Понимаю, – тянет подруга. – Это то, что я думаю?

Ответить я не успеваю, потому что кто-то звонит в дверь, точнее в домофон, и Катя буквально выбегает в коридор.

Ждет кого-то?

Впрочем, она так же быстро возвращается.

– Э-м-м… Вета, кажется, это по твою душу.

– Чего?

Мои глаза, по ощущениям, становятся большими-пребольшими, потому что за мной могли явиться только мама или отчим. Но нас разделял полуторачасовой перелет, а я в Москве всего ничего. Это просто не могут быть они, потому что телепорт еще не изобрели.

– Это Никита, – объясняет Катька. – Омельчин.

Мой сводный брат?!

Да я скорее поверю, что я выиграла миллион, чем в том, что он здесь. Потому что не представляю кто или что может заставить Ника Омельчина явиться за моей душой или телом. Или за всем вместе. Да и вообще заставить делать что-либо. Наша общая история тому доказательство.

Никита – старший сын Александра Федоровича и мой сводный брат. Чисто номинально, потому что когда отчим женился на маме, Ник уже давно учился и работал в столице. Так что мы впервые с ним встретились на свадьбе родителей. Ну как встретились, скорее, я его впервые увидела вживую, а не на фото. Было столько гостей, что нас просто забыли представить друг другу. А я боялась подойти к нему сама.