Они обитали поодаль, в прозрачной палатке. Ее стены не просто не имели оттенка, они концентрировали солнечный свет и выжигали глаза злодеев даже сквозь опущенные веки и поднесенные к лицам ладони. В отличие от основной части сада, туман здесь был рассеянным и диск солнца касался верхней точки купола. В месте соприкосновения непрерывно полыхало пламя, обдавая жаром всех невольно заточенных.
Проходя мимо, Азраил распахивал полы шатра, и грешники падали ниц. Ни адское пламя, ни слепящий свет не шли ни в какое сравнение с чудовищным обликом Ангела Смерти. Крылья его, изнутри покрытые выпученными глазами и разверстыми кровавыми ртами, смердели, руки были когтисты, ноги чешуйчаты и склизки. Миллионы языков вырывались из шипящих пастей, обвивали шеи невольников, душили, ломали шеи, сворачивали головы.
С грешников начинался его обход. Насладившись страданиями, Азраил шел дальше, мимо невинно убиенных, мимо павших на войне, мимо погибших от любви, мимо предателей, мимо клеветников, мимо праведников, мимо героев.
Шатров было несколько десятков, и обитатели каждого видели Ангела по-своему. Одни тряслись от кромешного страха, другие задыхались от восторга, пытаясь прикоснуться к прекраснейшему из чудес. При том, что сам Азраил не менял облика, оставаясь первозданным уже которое тысячелетие. В самой комфортной части сада, где капельки тумана загораживали палящее солнце, где листва была сочнее, а цветы ароматнее, находился последний шатер. Азраил про себя называл его «малышечной». Сюда он помещал младенцев и детей двух-трех лет от роду. Долгожданных и нежеланных, любимых и брошенных, погибших от болезней, катастроф или убитых родителями. Короче, всех.
Ангел не успевал их сортировать, поэтому в шатре копошились несмышленыши разных мастей и судеб. При виде Азраила они распахивали глаза и смеялись. Колокольчиковый смех лился над садом, поверх деревьев, поверх благоухающих цветников, поверх водоемов, поверх других шатров и каплями оседал на лепестках и листьях. Нетерпеливые птицы втягивали росу клювами, полоскали горло и пели звонче обычного. Их голоса лечили раны, притупляли страдания, лелеяли надежду вновь вернуться в мир живых. Азраил любил этот смех и это пение. Поэтому часто заходил в «малышечную» и садился посреди ее обитателей. В этот раз, впрочем, как и всегда, ребятня гулила, улыбалась беззубыми розовыми деснами и выражала одобрение. И лишь недавно появившийся пацан, чуть постарше, худенький и лысый, с белыми бровками и круглым носиком, подполз к ноге Азраила и, заглядывая в глаза, протянул ручки. Мордашка его лучилась, во рту весело торчали новые зубки.
Ангел улыбнулся и погладил малыша по голове.
– Ты кто?
– Вася, – ответил пацан, цепляясь за ногу Азраила. – Возьми меня на ручки!
Не дожидаясь ответа, Вася вскарабкался на колени и, хватаясь за перья на сложенных крыльях, дотянулся до подбородка Ангела. Маленькими руками обвил могучую шею и положил лысую голову на плечо.
– Какой ты… теплый… – Азраил неожиданно задохнулся от прилива нежности. Раньше с ним подобного не случалось.
Вася засмеялся и принялся зацеловывать мягкими губами щеки и нос исполина.
– Не бросай меня, возьми с собой, – взмолился малыш.
– Не выдумывай, – отстранил его Азраил, – у меня куча дел. Каждую земную секунду в мире умирает четыре человека. Каждого из них я должен встретить и проводить в свой сад. |