– Ну, не серчай, – умолял он, гладя ее по плечу. – Ничего ж не случилось, ну облапали немного, ты ж не растаяла. Только Валере не жалуйся. Он нас всех порежет…

Ощутив невидимую могущественную скорлупу, Дина держалась независимо и вызывающе. Могла сама наподдать школьным пацанам, которые ее бесили, или пригрозить обидевшему учителю.

Педагоги всех мастей также боялись банды, поскольку в темных подъездах никакого разделения на взрослых и детей, начальников и подчиненных, эрудитов и тупиц не было.

Йося – тощий, сопливый, со впалой грудью – тоже ходил гоголем. Шпана заискивающе с ним здоровалась и провожала до художественной школы. Порой он по-королевски вручал свой тубус с рисунками кому-нибудь из пацанов и повелевал отнести домой, пока смотрел футбол или болел на Динкином матче.

* * *

Адам был прекрасно осведомлен о положении дел. Он понимал, что начать ухаживать за Кацман можно только с согласия Бабуина. А потому набрался смелости, подкараулил его возле центрального подъезда «дома сельского» и отозвал в сторону на разговор.

– Тебе чё, носатый? – удивился Бабонов.

– Валера, – Адам начал с главного, – я влюбился в Дину. Разреши за ней приударить.

– Хочешь поматросить и бросить? – уточнил бандит.

– Нет, хочу быть рядом и оберегать всю жизнь, – признался Адам.

– Не врешь, падла?

– Не вру.

– А на какие шиши будешь ее гулять? – осведомился Бабуин. – Ты ж пустой!

– Не пустой. Я уже беру часть заказов отца. Ты знаешь, что он ювелир. Папа отдает мне мою долю.

– Неплохо, – одобрил Валера. – Неплохо. Уже признался ей?

– Еще нет. – Адам смутился и начал мять полу старого отцовского пиджака. – Не знаю, как подойти…

– Ладно. – Бабуин хлопнул Адама по плечу, выбив пыль из шерстяной ткани. – Нравишься мне. Честный, не юлишь. Представлю тебя. Но хоть раз обидишь ее – порежу на куски и скормлю собакам.

– Я знаю, – согласился Адам, и они ударили по рукам.

Спустя неделю Валера сам позвал Асадова и сообщил, что Дина пригласила их на городские соревнования.

– Как думаешь, цветы нарвать? – разволновался Адам.

– Не, пока не надо. – Бабуин оглядел его с ног до головы. – Башку помой и рубаху погладь.

В день соревнований стояла адская жара. Май будто авансом вобрал в себя грядущее лето, накалил асфальт, иссушил землю, растопил мороженое под вафельной шкурой и мозги горожан под панамками.

Адам с утра нагладил белую рубашку и вымыл в тазу хозяйственным мылом стриженную ежиком голову. В этой же воде постирал носки и широкими мазками протер пол. Сквозь открытые настежь окна, накануне начищенные мамой, солнце мгновенно высушило серые разводы.

От волнения и натуги Адам снова вспотел, а парадная рубашка опять стала мятой и мокрой, пока он натягивал ее на плотный загорелый торс.

Со шпаной встречались на крыльце «дома сельского». Трое пацанов во главе с Бабуином в широких штанах и майках-алкашках топтались на ступенях, изнывая от пекла.

Адам выскочил ровно в десять, обливаясь струями пота и на ходу вытирая лицо рукавом.