Для самого Ши это заявление прозвучало фальшивей не придумаешь, но Руджер опустил ятаган и плотоядно ухмыльнулся.

– Клянусь Аллахом всемогущим! Час доброй удачи пришел ко мне. Да нет для меня удовольствия большего, нежели биться с двумя джиннами сразу!

Руджер плюхнулся на ковры, почти повернувшись к Ши спиной. Тот лихорадочно засемафорил Медору, чтоб тот садился рядом с громилой. Ши надеялся, что Медор еще в состоянии делать то, в чем единственно был силен – а именно говорить. Этот задохлик настолько перетрусил, что вряд ли оказался бы способен на что‑то иное, поскольку он прямо‑таки упал рядом с Руджером со словами:

– Есть у народа нашего поэма о битвах с джиннами. Озаботится ли великолепие твое выслушать ее? Ежели найдется тут лютня...

– О джинн, прельщает она меня не больше, нежели поэма о псе, что на улице мочится! Знай же, что еще в замке Каренском развилось презрение во мне ко всякого рода поэзии, ибо посетил нас там зануднейший из поэтов – Медор его звали.

Ши перехватил негодующий взгляд, которым Медор апеллировал к нему из‑под своей шайтанской личины, но продолжал расхаживать по шатру, не принимая участия в беседе. На стене висел большой кинжал с вычурной золотой рукоятью. Он прикинул его на руке, взявшись за ножны, и поглядел на затылок Руджера.

– Знай же, о владыка Руджер, – торопливо проговорил обескураженный поэт, – что одной лишь поэзией да песней мир окружающий мы представить можем. Ибо закон это пророка, имя коего благословенно...

Стальной шишак, торчащий из верхушки чалмы Руджера, означал, что под тканью скрывается нечто вроде шлема. Ударь Ши по этому шлему, рукоять кинжала произведет разве что бесполезный лязг, а Руджер моментально обернется и сграбастает обидчика.

Из Медора изливался бурный поток слов, несший в себе довольно мало смысла.

Ши осторожно наклонился, крепко ухватился за шишак и толкнул его вперед, отчего шлем вместе с напяленной поверх него чалмой съехал на физиономию здоровяка.

– Хо! – глухо выкрикнул Руджер, пытаясь подняться.

Бац! Рукоятка кинжала соприкоснулась с бритой башкой где‑то в районе мозжечка. Ши остался стоять с комбинацией из шлема и чалмы в левой руке, а бугай покатился по коврам. Снаружи доносился дружный хор воплей, призывающих на молитву.

По подбородку Медора вдоль левого клыка сбегала струйка слюны, а руки дико тряслись.

– Н‑нет... нет справедливости и великодушия помимо Аллаха! – пробулькал он. – Что же, по рассужденью твоему, предпринять нам следует безопасности ради?

– Оставь‑ка это мне, а сам давай пошевеливайся и разыщи побольше таких вот тюрбанов. Я ведь, по‑моему, ничему плохому тебя не научил, а?

Медор, хорошо знакомый с лагерным бытом, быстро нашел во внутреннем помещении несколько полос чалмовой ткани, которыми они крепко связали Руджера. Намотали они их столько, что скоро он стал похож на какой‑то бесформенный кокон. Дышал он вроде нормально; Ши очень надеялся, что не проломил ему череп. Времени оставалось все меньше и меньше, поскольку совсем скоро снаружи должно было начаться заранее срежиссированное представление.

– О владыка Гарр, без сомненья, не в силах унести мы его отсюда... и как же насчет обличья того ужасающего, что наложил ты на нас?

– Заткнись, – отозвался Ши. – Я думаю.

– Имей мы ныне лишь только волшебный ковер багдадский...

Ши щелкнул пальцами.

– В самую точку! Так и знал, что о чем‑то забыл! Так, пойди разыщи какую‑нибудь дрянь, которая огня бы давала мало, а дыма побольше, усек? Перо тут какое‑нибудь найдется? Да не спорь ты со мной, черт тебя дери! Это очень важно, если ты рассчитываешь опять увидеть Бельфегору.

Когда Медор вернулся из внутренних покоев с несколькими прутиками и плюмажем от разукрашенной чалмы, то обнаружил, что Ши уже с головой погрузился в работу.