|
Какой вообще толк от всей этой гонки сквозь парад миров, даже не существующих в действительности, где результаты? Что ему и впрямь следовало бы сделать, так это спокойно вернуться обратно в Гарейден, защитить докторскую, стать эдаким светилом от психиатрии, консультировать состоятельных алкоголиков и делать деньги. С деньгами можно заиметь что угодно – даже привязанность. Ему припомнилось, что согласно накопленным Гарейденским институтом статистическим данным, чуть больше шестидесяти процентов всех женщин способны быть счастливы с любым мужчиной, лишь бы он являлся хорошим добытчиком.
На самом деле, конечно, все далеко не так просто. Эта присутствующая здесь огневолосая ракета в девичьем образе являлась его женой, которая никак не входила в эти самые шестьдесят процентов, и никакой девушке, просто желающей хорошего добытчика, никогда не занять ее места. Как бы там ни было, на нем лежит определенная ответственность. Что бы ни случилось у нее с памятью, она ему жена, и он обещал беречь ее – в частности, и от таких типов, как этот Медор. В историях болезни такое встречалось ему довольно часто: когда женщина ее деятельного типа вдруг ни с того ни с сего влюбляется в подобного смазливого слюнтяя, испытывая к нему чисто материнские чувства, и потом от этого страдает. Правда, в конце концов таких возлюбленных обычно презирают. Что же делать‑то? Убить Медора он не мог однозначно – это уже явно за пределами его собственного «этоса»* [32], да и вызвало бы у девушки эффект явно противоположный тому, какой был ему нужен. Это бы навеки зафиксировало в памяти любимый образ, как нечто желанное и навсегда потерянное. Да и вообще у него не было никакого желания физически устранять Медора. Этот малый совершенно искренне и открыто признает свою слабость в качестве воина или вообще человека действия, даже не пытается притворяться. Это такая же пародия на сарацинского воина, как если бы кто‑то из братьев Маркс попытался сыграть Гамлета. С опытным режиссером... Вот Чалмерсу такая проблема была бы по зубам. Он‑то натура целенаправленная, ему ничего не стоит развалить до основания чужую жизнь, чтобы обломками заделать дыры в своей собственной! Как бы там ни было, неплохо было бы чуток и поспать, Медор взялся сторожить Руджера первую половину ночи. Ши очень надеялся, что этот идиот все же не отмочит какую‑нибудь глупость вроде освобождения безупречного кавалера от пут, и утешал себя мыслью, что если Медор и поступит подобным образом, Руджер первым делом задаст перцу самому поэту и наделает при этом достаточно шума, чтобы разбудить остальных. Где‑то вдалеке разнесся волчий вой. Все вздрогнули. Первому волку вторил другой. Завывальщики устроили дуэт, обмениваясь все более короткими и частыми воями, потом притихли. В этот самый момент Медор тоже что‑то заунывно загундел, по‑видимому, поэму собственного сочинения. Счастливчик, – подумал Ши, имея в виду волка.
Глава 14
– Куда же это мы, к чертовой бабушке, попали? – злился Ши. Внизу, за краем ковра, по‑прежнему не было видно ничего, кроме скалистых горных вершин, поросших соснами склонов и обрывистых ущелий, между которыми то и дело металлически поблескивала поверхность воды. – Летим уже несколько часов, а все одно и то же. По‑моему, нужно остановиться у бензоколонки и спросить. Бельфеба‑Бельфегора слегка нахмурилась. – Как и прежде бывало, сэр Гарольд, опять не уразумела я как следует, что молвил ты. – А то и молвил: мы уже битый час летим в никуда, и лично я не отказался бы что‑нибудь съесть. Она посмотрела на него, а потом окинула быстрым взглядом проплывающую внизу землю. – Дивлюсь я, что так жаждешь ты завершить приключенье наше; но коли так, то как раз пролегает под нами дорога, что, если не ошибаюсь, прямиком в Карену нас выведет. |
