Изменить размер шрифта - +
Он склонился над шлемом и, навострив одно ухо в ту сторону, где Медор, довольно вяло придерживая поводок, внимал очередной перегруженной подробностями истории о штурмах и побоях, тихо повторил все, что сумел припомнить из заклинания дока:

 

Все чаще сквозь пучину дней и лет

Проделки прежние мои смущают мысли,

Все чаще в прошлом я ищу ответ –

Ужель мы выдохлись, обрюзгли и закисли?

Хотя постойте: коль вас скука гложет,

Старинный есть рецепт, как выгнать скуку вон,

Простое колдовство нам в той беде поможет.

Скисайте, персики!

И пусть несет урон

Наш главный враг – сухой закон!

 

На миг его поразило ужасное опасение, что персики просто превратятся в склизкую закисшую массу, но когда он открыл глаза, шлем был уже до краев полон некой золотистой жидкостью, в которой плавали персиковые косточки и съежившаяся кожица. Ши повылавливал отходы и попробовал основной продукт.

Оказался он самым настоящим персиковым бренди, с совершенно потрясающим ароматом, и когда попало оно поглубже в глотку, выяснилось, что и крепость у него из тех, какой редко достигают в его собственном мире – по оценке Ши, градусов под шестьдесят.

– Эй! – позвал он. – Тащи его сюда, Медор! Я вам тут немного шербета сделал.

Поэт поднялся, волоча за собой пленника. Он наклонился над шлемом и принюхался.

– Клянусь Аллахом, какое прекрасное благоухание, владыка Гарр! Настоящий шах ты среди кулинаров! Но чтоб прекрасней получился шербет сей, остудить его снегом следует.

Медор, опустившись на колени и потянувшись губами к краю шлема, сделал изрядный глоток.

– Аллах! – поперхнулся он. – И взаправду необходим снег, поскольку шербет сей жжет, как огонь. Ежели отравлен он...

Он поглядел на Ши.

– Тогда я тоже отравлюсь!

И Ши сам отхлебнул из шлема. Напиток и впрямь согревал пищевод, опускаясь вниз.

– Дайте, ради Аллаха, и мне немного этого шербета! – взмолился Руджер.

Ши осторожно вытащил шишак из земли и держал шлем перед ним, пока тот делал сначала маленький глоток, а потом довольно основательный. Когда Руджер оторвался от чаши, Медор сказал:

– О повелитель мой и брат блаженный, для вящей пользы выпил бы я еще шербета твоего франкийского, ибо вечер прохладен, а он так приятно согревает внутри!

Шлем пошел по кругу. Ши не стал себя ограничивать, когда подошла его очередь. Злость на Бельфегору слегка отступила на задний план. Со всем этим будет покончено, как только она осознает, кто она такая на самом деле. А он уж наверняка способен выдумать хоть десять, двадцать, тридцать способов достижения этого желанного результата, надо лишь продумать ряд совсем мелких деталей для завершения общей картины. С этим‑то он в любой момент справится, будьте покойны! В то же самое время Медор оказался одним из превосходнейших собеседников, которых он когда‑либо встречал, да и Руджер далеко не такая сволочь, когда узнаешь его поближе. Сарацинский паладин поведал им историю своих похождений в Китае, по мотивам которой Медор тут же сплел балладу в каком‑то довольно странном размере. Правда, в третьей строке каждого куплета от него упорно ускользала рифма, и Ши его поправлял. В разгар этого совместного поэтического творчества в середину тесного кружка неожиданно вступила Бельфеба, держа в руке двух птиц с черными перьями.

Медор поднял взгляд, и челюсть у него отвалилась.

– Пусть же ифриты перенесут меня в глубочайшие глубины моря, ежели не влюблен я в девицу сию! – завопил он и, сделав суматошную попытку вскочить, тут же рухнул обратно. Исказив от напряжения физиономию, он попытался подняться снова, и это ему удалось. Бельфегора выронила птиц.

Быстрый переход